Как правило, они базируются на лишенных монолитности правящих группах. Это значит, что любая стратегия реформ должна быть согласована со всеми заинтересованными игроками. Но такое согласование, как правило, невозможно.

В условиях демократии предпочтения избирателей служат ориентиром, который позволяет правящему классу пересмотреть условия консенсуса, временно отстранив наиболее консервативные группы от процесса принятия решений. Это открывает путь к реформам. Однако в условиях политической монополии механизма для отстранения консерваторов нет. Самые влиятельные среди них неуязвимы. А без ротации в наборе игроков, влияющих на экономическую политику, преобразований не будет.

При этом, однако, электоральные авторитарные режимы отличаются от прочих тем, что полностью игнорировать предпочтения избирателей они не могут. А поскольку отреагировать на недовольство избирателей резкими изменениями экономического курса им не по зубам, то единственный путь умилостивить избирателя – это мелкие подачки наиболее важным в электоральном плане группам. Почти повсеместно одна из таких групп – пенсионеры. Есть и другие: государственные служащие, работники образования, низкооплачиваемые рабочие. Конечно же, прекрасно, что уязвимым слоям не отказывают в социальной защите. Но нужно видеть и то, что уже в среднесрочной перспективе реформирование экономики могло бы даже этим слоям дать больше. Не было правительства, которое проводило бы политику мелких подачек более последовательно, чем режим Хосни Мубарака в Египте. Однако избежать экономического застоя и вызванного им недовольства граждан не удалось. Мубарак был свергнут в результате массовых выступлений. Большой благодарности к этому режиму египтяне не испытывают.

Таким образом, электоральный авторитаризм блокирует экономические преобразования на двух уровнях. Это происходит на уровне правящего класса, потому что в закрытой от избирателей конкуренции верх всегда одерживают консервативные фракции, у которых есть все стимулы к защите системы, гарантирующей их привилегии. И это происходит на уровне взаимодействия между правящим классом и массами, потому что у политики мелких подачек есть популярный синоним: «стабильность», ключевое для режимов данного типа слово. Застой, который для жестких авторитарных режимов часто является лишь заключительной фазой, для электоральных авторитарных режимов – естественное и неустранимое состояние. Они структурно противопоказаны реформам.

К сохранению авторитаризма, как неадекватной современному миру формы правления, надо прилагать особые усилия. Однако существуют экономические обстоятельства, которые могут сделать эти усилия более успешными. Парадоксально, но сохранению авторитаризма помогают два абсолютно разных состояния экономики: с одной стороны, бурный рост, а с другой – стремительный спад. В условиях бурного экономического роста причинно-следственная связь предельно проста: правящий класс лишен стимулов к институциональным и политическим переменам, потому что любую проблему можно залить деньгами. Эту мысль иллюстрируют не только архаичные абсолютистские режимы в странах Аравийского полуострова, буквально реанимированные в 1970-х годах потоком нефтедолларов, но и разного рода «экономические чудеса» минувших десятилетий, вроде Сингапура, Южной Кореи и Бразилии.

Однако цены на нефть временами падают, а «экономические чудеса» потому и чудеса, что случаются редко и не затягиваются. Отсюда – довольно распространенная иллюзия о том, что экономические сложности прямым путем ведут к переменам, в российском контексте сводящаяся к популярному в прошлом тезису «цены на нефть упадут, и тогда…». Цены на нефть упали. Но ничего не произошло.

На самом деле, экономический кризис способствует демократизации не больше, чем стремительный рост. В современном мире кризис неизбежно ведет к росту роли государственного регулятора. А это значит, что даже те фракции правящего класса, материальные ресурсы которых могли бы сделать их (по крайней мере, потенциально) агентами перемен, вынуждены теснее встраиваться в систему распределения ресурсов, которую контролирует авторитарное руководство. Иначе они обречены на исчезновение как субъекты экономики. Источники материальной поддержки оппозиции со стороны бизнеса иссякают. Круг оппозиционных политиков сужается, в предельном случае сводясь к небольшим маргинальным группам.

Разумеется, экономический кризис ухудшает материальное положение социальных слоев, не принадлежащих к правящему классу. Дистанция между ним и основной массой населения растет. Одна из распространенных когда-то в России иллюзий состояла в том, что отношения между правящим классом и народом в условиях авторитаризма регулируются неким «социальным контрактом», по условиям которого народ отказывается от политических прав в обмен на рост благосостояния. Если «контракт» нарушается, то политическая система естественным образом приходит в движение. К сожалению, приверженцы этой привлекательной теории не принимали во внимание то, что настоящее контрактное право предполагает четкое определение терминов и жесткие обязательства сторон. Под такими контрактами авторитарные правители обычно не подписываются.

В действительности роль обнищания масс как ключевого социального препятствия к демократизации служит лишь проявлением более общей тенденции, которая состоит в том, что чем выше социальное неравенство, тем меньше шансы на то, что переход к демократии состоится и будет успешным. Во-первых, социальное неравенство увеличивает зависимость довольно массовых слоев населения от систем государственного обеспечения. У иждивенцев много свободного времени, но тратить его на политическую борьбу они не склонны. Они благодарны властям за свои единовременно выплаченные гроши. Такой у них «контракт». Во-вторых, у тех, на кого не пролился этот золотой дождь, нет ни возможности, ни желания заниматься политикой, потому что они озабочены более важной проблемой – выживанием. В-третьих, высокое социальное неравенство идентично отсутствию среднего класса, который служит основным кадровым источником для любой жизнеспособной оппозиции.

При этом авторитарным правителям все же приходится прибегать к дополнительным политическим средствам для того, чтобы блокировать неизбежное недовольство населения. Одно из этих средств – публичная борьба с коррупцией. Конечно, бороться с коррупцией нужно просто для повышения эффективности государственного аппарата. Однако в условиях авторитаризма антикоррупционные кампании неизбежно приобретают второе измерение, поскольку апеллируют к сантиментам масс, показывая, что власть – на стороне народа. Кроме того, официальная борьба с коррупцией всегда носит точечный характер, так что ее жертвами становятся группы правящего класса, по тем или иным причинам выбивающиеся из иерархической структуры режима. Это открывает для властей дополнительные возможности контроля.

К огорчению автократов, в большинстве случаев они не могут монополизировать борьбу с коррупцией. Поэтому использование этого инструмента приходится дозировать. Другой политический инструмент – мобилизацию патриотической поддержки – можно использовать без существенных рисков для внутреннего положения в стране. Но он более затратный, поскольку наилучший способ обеспечить такую мобилизацию – это предпринимать активные действия на внешнеполитической арене, что требует серьезных военных расходов и чревато тяжкими экономическими последствиями. Я имею в виду не только санкции, но – и это, полагаю, более важно – общее ухудшение бизнес-климата и инвестиционной привлекательности страны. В результате кризис становится глубже и затягивается, социальное неравенство растет, и все это подталкивает к новым авантюрам ради того, что руководство страны полагает внутриполитической стабильностью.

Разумеется, в коллективных интересах правящего класса было бы преодолеть экономический кризис, сократить уровень социального неравенства и нормализовать отношения с окружающим миром. Однако социальная