— Как любезно с вашей стороны, — в свою очередь сказала женщина, — что вы заглянули к нам. Мы хотя и сбежали всей семьей из душного и перенаселенного города, гостям всегда рады, а новые друзья никогда не в обузу. Меня зовут Кларисса, — протянула женщина ему свою тонкую холеную руку, он слегка пожал её и сказал:

— Очень приятно.

— Проходите, мистер Фил. Сейчас, к сожалению, я не могу вам уделить много времени, так как готовлю ужин, но вы можете покамест развлечься с моей дочерью Викторией и остаться с нами на ужин. Через час вернутся с охоты и мой муж с сыном. Да вы сами это услышите. Места здесь глухие, поэтому они, увешанные набитой дичью, возвращаются с громкими криками «Виктория! Виктория!» и пальбой в воздух: настоящий праздник!

— А местный шериф, он ничего не говорит по этому поводу?

— Да что вы, это наш старый добрый друг, и не далее как два дня назад он сам охотился с моими мальчиками и, возвращаясь, выпустил в воздух даже несколько ракет из своей ракетницы… Да что же вы замерли на пороге, проходите, я кликну Викторию, — пригласила она Фила пройти в комнату и тут же крикнула:

— Виктория! Виктория, девочка моя! Выйди-ка к нам, милая, я тебя кое с кем познакомлю!

Через минуту по ступеням со второго этажа к ним неторопливо спустилось чрезвычайно бледное, почти эфемерное создание лет восемнадцати-двадцати в наглухо — до самой шеи — застегнутой блузке блёкло-голубого цвета. Редкие светлые волосы её были стянуты резинкой на макушке в пучок. Острые черты ее худенького лица, однако, совсем не портили явной красоты и только придавали ей большей выразительности. Впечатляющими были и голубые бездонные глаза, отдающие, впрочем, холодом.

— Виктория, — сразу же обратилась к ней Кларисса, — познакомься, это наш сосед по даче, мистер Фил. Прогуляйся с ним, пожалуйста, ненадолго к озеру, пока я покончу с ростбифом и пудингом, хватит валяться на диване. Надеюсь, скоро увидимся, мистер Фил, — приятно улыбнулась Филу Кларисса и поспешила на кухню, откуда уже тянулся ароматный запах жареной говядины.

С озера веяло приятной освежающей прохладой. Казалось, оно готовится пораньше отойти ко сну: поверхность его спокойна, без малейшего всплеска, со слабо заметной рябью. Безмятежным казался и окружающий его лес. Редкая птица отрывисто вскрикнет где-то в чаще и тут же смолкнет.

— Как чудесно! — упоенно произносит Фил, глубоко втянув ноздрями чистый воздух. — Вы не находите, Виктория?

Виктория иронично смотрит на него:

— Вы какой-то допотопный романтик, Фил: вас умиляет всё, что так далеко от цивилизации. Сколько вам лет?

— Скоро будет двадцать пять.

— Тогда я не понимаю этих пустых восторгов. В вашем возрасте нужно восхищаться достижениями цивилизации, а не плодами добытых побед.

— Побед над природой? Глупости. Человечество давно поняло, что его так называемые победы над природой являются пирровыми.

— Я с вами не согласна, и оставим это.

Фил с любопытством посмотрел на девушку.

— А вы упрямы, никогда не уступаете в споре и, наверное, совсем не любите проигрывать?

— Я никогда не проигрываю, потому меня и назвали Викторией.

— Ну, это ничего еще не значит. Вы, вероятно, это просто внушили себе. С таким самомнением можно очень сильно в жизни погореть.

— Я уверена в себе и никогда не отступаю, — резанула она Фила острым сверлящим взглядом. — Вы хотите доказательств?

— Нет, нет, — пошел на попятную Фил, заулыбавшись, — оставим это. Расскажите мне лучше о себе: кто вы, чем занимаетесь, учитесь ли?

— В моей серой жизни вы вряд ли найдете что-нибудь интересное. Я живу исключительно ради матери. Она у меня единственное, что осталось на этом свете.

Фил недоуменно посмотрел на Викторию:

— Я не понимаю. А ваш отец и брат, которые, как сказала Кларисса, ушли на охоту, они разве вам не родня?

Виктория долгим взглядом посмотрела на горизонт, где потихоньку начали опускаться сумерки. Спустя несколько секунд с трудом сказала:

— Вы правы, это были мой родной отец и мой родной брат, но, понимаете, как вам это лучше объяснить: они давно умерли. Еще год назад.

Фил с сочувствием посмотрел на девушку:

— Простите, я не знал.

Виктория продолжала:

— В прошлом году мы всей семьей, как обычно в такую пору, снимали эту же уединенную от всех виллу. Папа здесь отдыхал и душой и телом. После перенесенных потрясений на работе, врачи посоветовали ему отдых на природе. Они с моим братом Марком ходили на охоту. Каждое утро. Возвращались в такое же время, как сейчас. На радостях об удачной охоте палили из винтовок в воздух и кричали: «Виктория! Виктория!», как бы бахвалясь своей победой и одновременно вызывая меня. Отца невозможно было узнать. Он выздоравливал на глазах. Мы уже и забыть-позабыли о его ужасных головных болях, страшных конвульсиях и внезапных вспышках непредвиденного гнева. Но вот однажды — это случилось как раз в этот день год назад, — они с Марком по обыкновению ушли утром в лес. Обратно отец вернулся с убитым Марком на руках. Так сложилось, что на охоте Марк всегда гнал зверя на отца, отец стрелял. Марк подманивал, отец стрелял. У них давно выработался условный сигнал, чтобы отец не ошибся, сориентировался, когда надо будет, но в тот момент или Марк его не подал, или отец не расслышал и выстрелил наугад на шорох в кустах, где в это время находился Марк. Сдавленный крик потряс его. Он вернулся домой не в себе, осторожно опустил тело Марка на крыльце и ушел в комнату, так как вдобавок не мог перенести еще и горе матери. Я могу только догадываться, что тогда творилось в его душе, но и так больной, он не смог выдержать всего происшедшего и… выстрелил в себя в помешательстве. Теперь вы понимаете, в каком состоянии находится моя мать. Ей всё кажется, что они ушли утром, но к вечеру обязательно вернутся, непременно, хотя всё произошло на её глазах и с тех пор миновал ровно год.

Фил, не упустивший ни единого слова из рассказа Виктории, неожиданно выпалил:

— Но как вы