Шрифт:
Закладка:
В лагере XI настроение подавленное. Хартманн не может поверить в случившееся, среди нас он самый лихой и смелый, и он бы точно попытался. Кроме того, считает он, если бы у Бауэра было все в порядке со здоровьем, он нашел бы безопасный путь. Но как? Веревок такой длины у нас нет, если накроет лавиной, то даже со страховкой просто задохнешься. К чему споры, включая те, что вечером вели в спальном мешке мы с Хартманном, ставя под сомнение принятое решение? Пришлось смириться с реальностью.
Это последняя запись в дневнике Карла Вина
ПАУЛЬ БАУЭР, КАНЧЕНДЖАНГА
Сентябрь 1931
Утром 19 сентября я сидел у входа в снежную пещеру в девятом лагере и смотрел на облако в форме рыбы, будто покрытое серебряной чешуей, которое формировалось над северо-восточным отрогом, проплывало по солнцу и исчезало снова и снова, раз за разом. Созерцание этого процесса над бескрайними пространствами в полном одиночестве дало возможность на время забыть о разочаровании из-за моего физического состояния, из-за неспособности помочь тем, кто наверху. Но вскоре спустился Альвайн и рассказал обо всем. Это был тяжелый удар.
Альвайн помог мне на спуске, остальные уже ушли вниз. Мы не переставали ломать голову следующие несколько дней, прокручивали разные варианты на все лады. Пока вечером из палаток носильщиков доносились заупокойные песнопения о Бабу Лалле и Пасанге, мы все гадали: почему, ну почему? После стольких жертв, после стольких усилий?[31]
С самого начала было понятно, что лавиноопасный склон станет одним – возможно, единственным препятствием, столкнувшись с которым при определенных условиях мы будем вынуждены отступить. На такой высоте мы не ожидали столкнуться с этой проблемой, скорее это должно было случиться гораздо ниже. Можно было и подождать, пока обстановка на горе не улучшится. Но мы оказались слишком измотаны, и если на штурм вершины сил еще хватило бы, то ждать мы были не в состоянии. К тому же стали заканчиваться продукты, пополнить запасы не представлялось возможным, а главное – шансов на то, что стена станет проходимой, не оставалось, так как с наступлением осени количество снега будет увеличиваться.
Таковы разумные доводы. Словами это выразить невозможно, нашим утешением были печальные песни, с которыми другие борцы до нас встречали подобные испытания, страдали и в конце концов преодолевали страдания.
В шестом лагере нас ждали письма из дома.
Мать Шаллера тоже написала трогательное письмо, каждая строчка которого была пронизана тревогой о нас. Гурлей и Фокус из Гималайского клуба в Калькутте заказали бронзовую мемориальную доску в соответствии с нашими пожеланиями и прислали ее сюда. Все отправились к скале, чтобы установить доску, только я пойти не смог. Я прилег в расщелине у начала склона и вдруг вспомнил своего командира батальона, каким видел его в последний раз. Его глаза наполнились слезами, когда меня, тяжелораненого, положили рядом. Говорить мы не могли, у меня была прострелена грудь, у него отказал голос. Вскоре он умер. Эта картина преследовала меня в снах, пока я бредил. Я все не мог до конца осознать. Девятнадцатилетнему лейтенанту было не привыкать воевать, и даже умирая от пули, он еще испытывал радость и моральное удовлетворение. Теперь я знаю, что такие радостные бойцы один на один с судьбой, что они, находящиеся в авангарде человечества, ушедшие на мили вперед, оставившие позади тупую толпу, борются в одиночку и умирают. Нам, умудренным годами и опытом, стоит посыпать голову пеплом, если один из таких молодых борцов выпадает из обоймы.
Затем мы разделились, Ауфшнайтер и Леупольд отправились на север исследовать ледник Лхонак, Альвайн и Пирхер – на юг, к леднику Пассанрам. Вин остался вести фотограмметрическую съемку на леднике Зему. Остальным – Хартманну, Фендту, Бреннеру и мне оставалось лишь, соблюдая осторожность, спуститься в город Лачен. Давящее чувство, которое было у всех, с тех пор, как решили повернуть назад, постепенно утихало. Мы стали спокойнее вспоминать эти несколько месяцев на горе, и по мере того, как долина Зему окрашивалась в осенние цвета, так же и мы постепенно становились радостнее, приходили в себя и в итоге уехали в хорошем настроении. Самое главное, не дрогнув и не испугавшись, идти к цели до последнего.
ВИЛЛИ МЕРКЛЬ
1932
Гималаи – высшее достижение и предел мечтаний альпиниста! Высочайшие горы нашей планеты, тринадцать восьмитысячников[32] в Гималаях и Каракоруме стоят, еще никем не покоренные, на белизну их вечных снегов еще не ступала нога человека. Вот уже несколько лет за них борются альпинисты со всего света. Неужели мы, немцы, имеющие древнюю альпинистскую традицию, останемся в стороне от этой борьбы? Как же продемонстрировать, что мы достойны наших великих отцов, что мы не готовы останавливаться на достигнутом, а, напротив, остаемся верными их заветам? Мы ставим еще более высокую цель и от лица нашего поколения обещаем, что сделаем все возможное, чтобы продолжить славную традицию.
Во исполнение этих заветов в 1932 году я организовал экспедицию на Нанга-Парбат. Эта и три другие великих горы снова и снова манят лучших из лучших в Каракорум и Гималаи: Эверест, Канченджанга, К2 и Нанга-Парбат.
Нашей целью стала Нанга-Парбат высотой 8125 метров, самый западный восьмитысячник Гималаев. Он расположен примерно на стыке России, Китая и Индии. Этот колосс возвышается над долиной Инда на семь километров, а южная стена уходит вверх почти на пять километров и является высочайшей на Земле, поэтому восхождение обещает стать одним из самых захватывающих и амбициозных проектов.
Проблемы, с которыми предстоит столкнуться, требуют иной подготовки, чем при покорении Альп. Разница в том, сколько придется пробыть на пределе душевных и физических сил, – это не дни, а месяцы. В Гималаях нужна не столько способность неимоверным усилием собрать волю в кулак, что часто являлось залогом успеха при прохождении сложнейших стен в Альпах, сколько умение выстоять до конца, быть в постоянной готовности к борьбе. Решающее значение в Гималаях имеет слаженность действий единомышленников, коллективные усилия, направленные не на удовлетворение личных амбиций, а на достижение великой цели.
ВИЛЛИ МЕРКЛЬ, НАНГА-ПАРБАТ, ЛАГЕРЬ БУЛДАР
14 июня 1932
Дорогие родители!
Когда вы прочтете эти строки, то, вероятно, уже будете знать из газет, что наше восхождение удалось. По моей просьбе Карл Маркерт (Мюнхен, Клеменсштрассе, 38)