Шрифт:
Закладка:
В 1993 году я опубликовала статью «Глазами Собаки (O повести Георгия Владимова “Верный Руслан”)». Я несколько помедлила, прежде чем послать ее Владимовым. Боясь их реакции, особенно Наташиной, я малодушно отправила им пакет со статьей накануне отъезда в отпуск. И укатила. Через две недели поздно вечером я вернулась в Цюрих в самом радостном настроении, полная моря, солнца и винограда.
В 7:30 утра следующего дня меня разбудил звонок. «Светлана, – раздался тоненький решительный Наташин голосок, – мы прочитали вашу статью!» Сердце мое куда-то полетело и застучало в обеих пятках. Виноград в крови стремительно превращался в уксус. «Очень талантливо! – сказала Наташа. – Даже я, хотя так хорошо знаю текст, многого не заметила». Сердце вернулось на положенное ему природой место, а в крови опять потек виноградный сок. Мы с ней еще немножко поболтали, а потом трубку взял Георгий Николаевич, разговаривавший со мной необычно тепло.
Они позвонили той же осенью. «Мы получили фильм “Верный Руслан”, – сказала Наташа, – и Жора хочет его с вами посмотреть. Мы очень хотим вас видеть, приезжайте!» Я обещала приехать в самом скором времени.
Я обрадовалась их приглашению и потому, что была счастлива их вновь увидеть, и потому, что во Франкфурте проходила одна из первых на Западе ретроспективных выставок русского искусства XX века «Die Grosse Utopie»[620]. Мне чрезвычайно хотелось ее посетить, и я подумывала о том, чтобы на день или два наведаться во Франкфурт. Я позвонила, и мы договорились с Наташей о времени приезда. Я объяснила, что днем пойду в музей, а потом на поезде доберусь до них в Нидернхаузен. Георгий Николаевич перезвонил и сказал, что они приедут во Франкфурт, встретят меня возле музея и отвезут к себе.
Они подъехали ко времени закрытия музея, и мы сели в машину. «Что за выставку вы смотрели?» – спросил Владимов. Я, полная впечатлений, подробно рассказала об увиденном. «Видишь, а мы пропустили. Сами не знали, и никто не сказал! – обратился он к Наташе. – Давай сходим на следующей неделе!» Я объяснила, что это был последний день выставки. Мы о чем-то общем беседовали до конца пути, но, когда мы подъезжали, я увидела у поворота к их дому огромный яркий плакат с объявлением о выставке. В этот момент я ясно осознала их полную оторванность от окружающего мира. Видя ежедневно рекламу выставки, они ни разу «не включились» и не попробовали прочесть ее.
Мы вошли в квартиру. В ней было четыре комнаты, в одну из которых, как в царстве Синей Бороды, мне было сказано не входить. Тайны в ней, впрочем, не было никакой. Наташа легко и простодушно объяснила: «Жора давно хотел вас пригласить, но я все никак не могла убраться. Так что он, наконец, снес туда к вашему приезду все, что мешало». Она очень жаловалась на здоровье, говорила, что больна: «Ступни горят». Она и была уже больна, но страшный недуг, от которого она умерла несколько лет спустя, еще не проявился в явных симптомах. В гостиной стояла ее большая черно-белая фотография: необычайно красивая девочка лет одиннадцати – двенадцати с пионерским галстуком, в которую, как сказал мне с гордостью Георгий Николаевич, был влюблен Сергей Довлатов. Георгий Николаевич время от времени с нежностью посматривал на фотографию. Но он явно очень устал от разговоров о болезнях, и ему хотелось отвлечься. Мы посмотрели фильм В.И. Хмельницкого с замечательной собакой в роли Руслана. Владимову фильм не очень нравился, он вообще считал, что его книги не ложатся в экранизации. Особенно он был недоволен введенной религиозной нотой: «Свечку какую-то за Руслана ставят… Я говорил Хмельницкому: “Уберите вы это, фальшь получается!”»
Они очень много, подробно, эмоционально и иногда сбивчиво рассказывали о конфликте с НТС. О суде, о смерти Елены Юльевны. Они остро ощущали ее потерю и отсутствие в своей жизни. Их отношения были очень близкими, и, обожавшая, безмерно восхищавшаяся мужем Наташа несколько раз взахлеб говорила по ходу рассказа: «Жора – рыцарь, вы понимаете, Светлана, он – настоящий рыцарь!»
Во время этой встречи Георгий Николаевич еще раз упомянул мою книгу о Венедикте Ерофееве и статью о «Верном Руслане». Ему очень нравилось мое отношение к авторским текстам, и он ясно дал понять, что хотел бы, чтобы я о нем написала книгу: «Я дам вам все материалы, которые понадобятся». Наташа, воодушевившись и обрадовавшись, сразу притащила множество папок и стала мне рассказывать об отношениях, проблемах и конфликтах с разными людьми, живущими в эмиграции, – о Максимове, Любарском, Войновиче и многих других. Она читала мне письма, свои и Георгия Николаевича, и ответы адресатов. Я начала сникать. Писать об истории эмигрантских столкновений, в которых я не принимала никакого участия и где черт сломал бы обе ноги, рога и хвост, я совершенно не хотела. Ее остановил Георгий Николаевич: «Оставь! – решительным тоном, которого Наташа сразу послушалась, сказал он. – Ее интересует – литература. Она может об этом писать, вот пусть и пишет!» В этот момент я с благодарностью осознала степень его доверия и как ему хотелось бы, чтобы я занималась его творчеством.
Их изолированность, одиночество, неустроенность в чужом для них мире производили очень тяжелое впечатление. Немецкий язык, как и два других, выучен не был. Для всех бумаг и при возникавших проблемах, бытовых и медицинских, нужно было обращаться к каким-то знакомым за помощью. На второй день они стали собираться в магазин. Наташа, одевшись очень нарядно, положила на лицо такое количество косметики, что ее красота пропала под синей, черной и красной красками. На кукольных щечках были выведенные красной помадой аккуратные кружочки. В этот момент она производила болезненное впечатление не вовремя пришедшего в жизнь «грустного клоуна». Она торопливо рассказывала мне о том, что продавщица в супермаркете завербована КГБ, перечисляя явные ей одной приметы, по которым точно выявила это. Георгий Николаевич относился к ней с глубоким состраданием и бесконечной любовью.
Через какое-то время уже после моего отъезда в этом магазине произошел бессмысленный скандал: кассирша обвинила Наташу в краже баночки салата из сельдерея. Это была полная нелепость, недоразумение, поверить в реальность которого абсолютно невозможно. «Да мы этот
