Лицо Алисы залила краска.

– Ерунда! – воскликнула она, вскакивая на ноги и склоняясь над цветочным ящиком на перилах веранды. – Мистер Аркрайт никогда не собирался на мне жениться, да и я не собираюсь замуж, у меня есть музыка.

Билли вздохнула.

– Да, сейчас вы так говорите, но если… – она осеклась.

Из-за угла дома появилась тетя Ханна. Перед собой она катила Бертрама-младшего.

– Я вышла в другую дверь, – тихо объяснила она. – На улице так чудесно, что я решила взять ребенка. Пусть поспит здесь.

Билли нахмурилась.

– Но, тетя Ханна, ему нельзя на улицу, боюсь, нам придется унести его назад.

Тетя Ханна воспротивилась.

– Свежий воздух полезен. Уверена, что это написано даже в твоей гигиенической ерунде!

– Да, кое-где, – призналась Билли, – а кое-где и нет. И в той книге, которую я читаю сейчас, написано, что ребенок должен спать при одинаковой температуре, по возможности при семидесяти градусах, как раз как в той комнате, где он спал. Снаружи наверняка другая температура. Честно говоря, я не смотрела на термометр, перед тем как выйти. Тетя Ханна, нужно отнести его назад.

– Но он же постоянно спал на улице, на маленьком балконе в твоей комнате, – возразила тетя Ханна, не покоряясь.

– Да-да. Тогда я следовала заветам другого человека. Если бы они только так сильно не различались! Я хочу как лучше, но не знаю, что именно лучше…

В эту самую секунду мистер Бертрам проснулся, из-за чего морщина на лбу матери стала только глубже. Молодая мама сказала, что он должен был спать еще ровно десять с половиной минут, и что нельзя приступать к следующему делу, пока десять с половиной минут не кончатся, иначе все расписание на день окажется бесполезным.

Так что она не знала, что делать с ним десять с половиной минут, отведенные на сон. Выслушав все это, тетя Ханна воскликнула.

– Святые угодники, Билли, да ты умом поехала!

Что, конечно, было правдой, раз уж она заставила осторожную тетю Ханну использовать жаргонное выражение.

Глава XXIV

Выходной

Семейство Хеншоу вернулось в Страту только в конце сентября.

Билли сказала, что морской воздух так хорош для ребенка, что жаль будет уезжать, пока на побережье не станет слишком холодно.

Уильям вернулся с рыбалки в августе и возобновил прежний обычай спать дома и обедать в клубе. Правда, целую неделю он ездил из города в домик на побережье, но потом у Бертрама-младшего начал резаться зуб, и Уильям не смог этого выносить – он все еще настаивал на поисках булавки, которая могла ранить ребенка. Тогда Уильям решил, что спокойствие найдет в бегстве, и вернулся в Страту.

Бертрам прожил в коттедже все лето, постоянно рисуя.

Прежде он обычно не работал летом, но в этом году ему нечем было заняться, кроме живописи. Он не хотел никуда уезжать, потому что пришлось бы оставить Билли, а она говорила, что не может взять с собой ребенка или оставить его, и что ей все равно не нужны никакие поездки.

– Хорошо, тогда мы будем жить на пляже и отлично отдохнем вместе, – ответил он ей.

Как оказалось, никакого отдыха ждать не приходилось. У Билли не было времени ни на что, кроме ребенка. Когда она не занималась им непосредственно, она изучала, как правильно это делать.

Никогда еще она не была такой хорошенькой и милой, и никогда еще Бертрам не любил ее так сильно. Он гордился ее целеустремленностью и успехами в качестве матери, но порой он хотел, чтобы она вспоминала и о роли жены и обращала немного внимания на мужа.

Бертраму стыдно было признаваться в этом даже самому себе, но этим летом он чувствовал себя обиженным и знал даже, что в глубине души он немного ревнует к собственному сыну, хотя и очень его любит. Он уговаривал себя, что нельзя ожидать от человека, чтобы он отказался от любви своей жены, от внимания своей жены, от компании своей жены – хотя бы иногда. Более чем естественно было ожидать от нее интереса хоть к чему-нибудь, не упомянутому в «Помощнике матери» и «Научном воспитании младенцев», и он полагал, что нельзя винить себя за то, что он хочет иметь дом для себя, а не только детскую для своего отпрыска.

Бертрам, недовольно споря с самим собой, называл себя эгоистичной скотиной. Как можно думать о таких вещах, когда у тебя есть милая и любящая жена, как Билли, и такой великолепный ребенок, как Бертрам-младший? Он говорил себе, что, когда они вернутся домой и материнство перестанет быть новинкой для Билли, она перестанет растворяться в ребенке. Она вернется к своим старым интересам: мужу, музыке, друзьям, своей жизни. Кроме того, у него всегда оставалась живопись. Так что он рисовал, с благодарностью принимая крохи внимания, падающие с детского стола, и верил, что в будущем Билли станет чуть меньше матерью и чуть больше женой.

Бертрам даже не понимал, как он уверен в этом скором изменении. Не успела семья как следует обосноваться в Страте, как он радостно сообщил, что им с Билли нужно пойти в театр на «Ромео и Джульетту».

Билли была удивлена и даже шокирована.

– Бертрам, но я не могу! Ты же знаешь! – воскликнула она.

Сердце Бертрама сжалось, но он попытался сохранить веселость.

– Почему?

– А ты не понимаешь, что я не могу оставить ребенка?

– Но, Билли, тебя же не будет всего три часа, а ты говоришь, что Делия – очень умелая нянька.

Билли нахмурилась.

– Я не могу, Бертрам. Вдруг с ним что-нибудь случится. Я не смогу расслабиться ни на минуту.

– Но, милая, рано или поздно тебе ведь придется его оставить? – грустно спросил муж.

– Да, конечно, когда это разумно и необходимо. Я вчера была в Приложении и отсутствовала почти два часа.

– И разве что-нибудь случилось?

– Нет, но я звонила сюда… несколько раз, так что я знала, что все в порядке.

– Если тебя это устроит, я могу звонить домой после каждого акта, – предложил Бертрам с сарказмом, которого молодая мать вовсе не уловила.

– Да, пожалуй, ты мог бы, – уступила Билли, – я действительно так давно нигде не была…

– Конечно, я могу, – согласился Бертрам быстро, скрывая свое удивление от того, что она приняла его глупую шутку всерьез. – Пойдем? Мне узнать, есть ли места?

– Ты думаешь, с ребенком все будет в порядке?

– Конечно!

– И ты будешь звонить домой после каждого акта?

– Да, – голос Бертрама звучал так, как будто он повторял