Шрифт:
Закладка:
– Да, я чувствую себя здесь чужим, – согласился Сивер. – Но знаете, что я вам скажу? Старый добрый Бостон по-прежнему хорош. Пойдемте! Мне как раз не хватало кого-то вроде вас. Я собираюсь в наше прежнее местечко. Составите мне компанию, старый друг?
Бертрам покачал головой.
– Боюсь, что сегодня не получится, – вздохнул он. Жест и слова не оставляли простора для толкований, но в голосе было недовольство маленького мальчика, которого загоняли домой солнечным вечером.
– Конечно получится! Пойдемте! Будут все наши: Григгс, Бебе, Джек Дженкис, Тулли! Вы тоже там нужны.
– Джек Дженкис? Он здесь? – заинтересовался Бертрам.
– Конечно! Он вчера приехал из Нью-Йорка. Молодец Дженкинс! Вернулся из Парижа весь в медалях.
– Да, я слышал. Не видел его четыре года.
– Тем более стоит повидаться сегодня.
– Нет, – с очевидной неохотой ответил Бертрам, – уже девять часов и…
– Девять часов! – улыбнулся Сивер. – С каких пор вас это волнует? Я помню времена, Берти, когда вы возвращались домой в девять утра! Что же… Ах да, я помню. Я встречал в Берлине одного вашего друга, некого Аркрайта, и надо сказать, он отменно поет! Скоро вы о нем услышите. Он сказал мне, что вы остепенились, завели сына и наследника, семейный очаг, миленькую женушку и все такое прочее. Но разве, Берти, она вас вовсе не отпускает из дома?
– Ерунда, Сивер! – вспыхнул Бертрам.
– Тогда почему бы не пойти со мной? Если вы хотите увидеть Дженкинса, то нужно пойти, ведь завтра он возвращается в Нью-Йорк.
Бертрам колебался еще минуту, потом решительно сказал:
– Правда? Тогда мне стоит пойти. Не хочу пропустить его приезд.
– Отлично! – воскликнул его компаньон. – Сигару?
– С удовольствием.
И если подбородок Бертрама был задран чуть выше, чем обычно, и шагал он более решительно, это полностью объяснялось его мыслями.
Конечно, он поступил разумно, и у него было право так поступить. Вообще-то это было почти обязательно, особенно после язвительной насмешки Сивера. Как будто Билли не захотела бы, чтобы он хорошо провел время! Разве понравилось бы ей предстать в глазах его друзей сварливой женой, которая никуда не отпускает мужа?! Конечно, в этом конкретном случае ее могло не обрадовать присутствие Сивера, но даже она бы не обратила на это внимание, потому что его привлекло общество Дженкинса, а вовсе не Сивера. Да и Бертрам больше не был несмышленым мальчишкой. Он мужчина, который способен о себе позаботиться. И разве Билли не сказала ему хорошо провести время без нее, раз уж она должна оставаться с ребенком? Он, конечно, позвонит ей и скажет, что повстречал старых друзей и задержится, так что она не будет волноваться.
Таким образом, все решив, Бертрам с удовольствием отдал свое безраздельное внимание Сиверу, который как раз пустился в повествование о выставке, которую он видел в Париже.
Глава XXVI
Призраки, которые пришли за Бертрамом
Октябрь выдался неожиданно мягким, и примерно в середине месяца Бертрам после долгих уговоров Билли поехал к друзьям в горный лагерь в Адирондак на неделю. Он вернулся злым и мрачным – и со сломанной рукой.
– Бертрам! И опять правая, как и в прошлый раз, – заплакала Билли.
– Конечно, – ответил Бертрам, напрасно пытаясь казаться веселым, – не люблю изменять своим привычкам, знаешь ли.
– Но как так вышло, дорогой?
– Провалился в дурацкую яму, скрытую кустами. Да и какая разница, Билли? Это случилось, и от этого никуда не деться.
– Да, милый, ты прав, – посочувствовала ему Билли, – не буду донимать тебя вопросами. Нужно радоваться, что ничего очень страшного не случилось. Да, ты некоторое время не сможешь рисовать, но мы потерпим. Зато у нас с ребенком появится шанс завладеть твоим вниманием безраздельно, и мы будем очень этому рады.
– Да, конечно, – вздохнул Бертрам так рассеянно, что Билли вознегодовала.
– Как мне нравится ваш энтузиазм, сэр, – нахмурилась она. – По-моему, вы не цените счастье, которое вам выпало! Ты вообще слышал, что я сказала? Что ты сможешь проводить все время с ребенком и со мной?
Бертрам рассмеялся и нежно поцеловал жену.
– Конечно, милая, я ценю свое счастье, особенно если учесть, что это ты и ребенок, но… – фразу довершил только его печальный взгляд, устремленный на сломанную руку.
– Я знаю, милый, я все понимаю, – прошептала Билли, мгновенно ставшая воплощением нежности.
Бертраму было непросто в последующие дни. Ему снова пришлось принимать помощь в мелочах, а он этого терпеть не мог. Он снова мог только читать или слоняться по мастерской и глазеть на полузаконченное «Лицо девушки». Иногда, когда зрелище, представавшее его глазам, доводило его до отчаяния, он брал кисть и пытался рисовать левой рукой, но полудюжины неловких, неудачных штрихов обычно хватало, чтобы заставить его сердито отбросить кисть. Он ничего не умел делать левой рукой и постоянно твердил себе это.
Конечно, много часов он провел с Билли и сыном, и это были счастливые часы, но они слишком часто становились очень беспокойными. Билли была к нему очень внимательна, когда не занималась ребенком, и он ни в чем не мог ее винить. Ребенок был восхитителен, и его тоже не в чем было обвинить. Но при этом он постоянно капризничал – Билли говорила, что у него режутся зубы, – и требовал очень много внимания, так что временами Бертрам уходил из детской и направлялся в мастерскую, где ждала его драгоценная, но совершенно чистая палитра, выстроенные рядами кисти и мучительно незавершенное «Лицо девушки». Из мастерской Бертрам обычно шел прямо на улицу.
Иногда он заходил в мастерскую к товарищу. Иногда шел в клуб и кафе, где часто встречал какого-нибудь друга, который помогал скоротать часок. Друзья Бертрама едва ли не соревновались друг с другом за право помочь ему, так что довольно быстро – пожалуй, это было естественно – Бертрам стал прибегать к их услугам все чаще и чаще.
Особенно часто это стало происходить, когда сняли шину. Шли дни, но рука не восстанавливалась так быстро, как должна была. Это разочаровало Бертрама, мучило его и тревожило. Он вспомнил, что во время первого перелома врач то и дело
