– Упрямится. Но чтобы вы знали, что я вам истинный друг, я верну вам его. Он поедет с вами. Надеюсь, пока все успокоится и вы сможете вернуться без опаски, ты, патер Гримальд, убедишь его жениться на той девке.

– Видит санкти Лиоба фон Бишофсхайм – мы обязательно его уговорим! – несколько просветлев лицом, воскликнул Рихер. – А его слуга, Куно? Он тоже выйдет на волю?

– Уже вышел, моего позволения не дождался. – Мистина усмехнулся. – Сбежал ваш челядин, бросил хозяина. Тут и моих людей вина, подзазевались немного… Три дня как сбежал, где он – не знаю. К вам ведь не приходил?

Немцы покачали головами, и по их вытянутым лицам было видно, что судьба Куно им и впрямь неизвестна.

– Ну и хрен с ним, невелика птица. Стало быть, договорились. – Мистина встал. – Собирайтесь живо. Только самое нужное берите. Выезжать завтра до зари, чтобы из города выйти еще затемно. Да, ехать днем опасно – у всего народа на глазах, а народ нынче зол. Надобно вам убраться в тайности. Арне и отроки вас проводят. Будут здесь до зари. Уберетесь подальше, а за полдень можно и передохнуть.

– О санкти Вирго Мариа! – Отец Теодор всплеснул руками. – А как же пиво? У меня три новых бочки, в самый раз открывать!

– Могу их у тебя купить. – Мистина обернулся от двери. – Про твое пиво мы наслышаны. Сколько возьмешь? Ну, Арне с тобой договорится.

Воеводе самому было недосуг торговаться из-за бочонков пива. Мистина уехал, и вскоре к Ратным домам приплелся одинокий путник, в котором послы узнали Хельмо. Был он изнурен, давно не мыт, вонял и выглядел совершенно потерянным. Бормотал молитвы и на вопросы отвечал неохотно. Брани Рихера почти не слышал. На вопросы о Куно ответил, что того подняли из ямы, чтобы вынес ведро-нужник, а тот ухитрился бросить этим ведром в отроков и, пока те отшатнулись в стороны, выскочить в открытые ворота и затеряться на улочках. На поношения собственного беспутства отвечал, что это Куно приказал ему обольстить Влатту, чтобы была полностью в руках. К несчастью, их застали слишком рано, и уже он сам оказался в руках разгневанного Торлиба, который теперь и знать бывших друзей не хочет.

Все это Хельмо изложил неуверенно и путанно, только повинуясь настойчивым расспросам. Называл то Влатту, то Явиславу, то Витиславу, чем навел Рихера на тревожную мысль, что в ночь хмельных гуляний посягал на дочь самого воеводы – если так, неудивительно, что его заточили. Могли бы и сразу убить. Но ущерб чести Витиславы Хельмо отверг горячо, ненадолго став почти прежним. Зато потом и вовсе перестал отвечать, а только молился шепотом, закрыв глаза.

Освобождение большой радости ему не принесло; он боялся и невольно выдать правду, и запутаться во лжи. Полмесяца он просидел в порубе, понятия не имея, где на самом деле Куно. Перед тем как его выпустить, Мистина велел сказать прочим немцам, будто Куно обретался вместе с ним в заточении, но сбежал. На самом деле, как Хельмо понял из намеков, Куно был взят в плен и уже выдал весь замысел изгнания греков из Киева, после чего дальше будет служить Мистине. Если здоровья хватит… Но и то хорошо: Куно, доведись ему остаться при посольстве, живо бы вытянул из Хельмо всю правду о неудачной попытке привлечь Мистину к борьбе со Святославом. А так на Куно можно свалить все – даже судьбу золотого меча, давно исчезнувшего из ямы под сгоревшим деревом.

– Пусть бы дьявол взял этот меч из могилы! – сказал Рихер, пока немцы готовились к отъезду. – Нам сейчас надо спасать свою жизнь.

– Мы добились главного: греческих попов в Ругии больше нет, – утешил соратников отец Гримальд. – И едва ли они побегут сюда толпой, когда узнают, как погиб их предшественник. Когда слухи дойдут до патриарха, он сам предаст анафеме эту страну, куда заманивают служителей его церкви, а потом режут на алтарях языческих богов! Через какое-то время старая княгиня пожелает духовного утешения, и со временем в этом городе будут славить Господа на благородной латыни. Жаль, мне не пережить этого слюнтяя Адальберта, и когда-нибудь он все же займет место здешнего епископа! А он-то чем это заслужил? Он-то провалил позорно все, что было ему поручено! Это место должно принадлежать мне! Приятно было бы умереть епископом…

– Мы чуть не заняли то его место, когда его посадили в костер! Уйми свое честолюбие, отец Гримальд, нам сейчас важнее убраться из города!

Хельмо был согласен с Рихером: только бы убраться из города. Сообщив, что немцы на некоторое время переселятся в Витичев, Мистина обронил «это надежное место, моя дочь там живет сейчас». Найден ли золотой меч – об этом Мистина не сказал ни слова. О мече Хельмо больше не хотел знать. Только бы выпутаться из всего этого поскорее. И, если удастся в этом Витичеве увидеть Витиславу, это хоть в какой-то мере вознаградит его за перенесенные страдания.

Молясь и думая о ней, Хельмо почти не замечал суеты сборов. Когда все улеглись спать, вдруг обнаружил рядом с собой отца Теодора; покачиваясь, словно колеблемое ветром облако, тот совал ему ковш с пенной жидкостью.

– Пей, сын мой! – убеждал отец Теодор. – Не могу же я оставить этим варварам мое пиво, Господь не позволит!

Сам отец Теодор уже сделал все возможное для спасения любимого изделия, но, хотя был величиной и видом схож с большой бочкой, вместить все приготовленное для долгих посиделок с киянами не смог.

Назавтра поднялись еще в темноте. В утренних сумерках приехал Арне с пятью отроками: настала пора отправляться. Стали искать отца Теодора и обнаружили его спящим мертвым сном рядом с бочками: почти всю ночь спасая пиво, он налился им по самые брови. Под брань не выспавшегося и особенно злого Рихера пришлось положить диакона на телегу с пожитками и укрыть от утренней сырости. Рихер, отец Гримальд, Хельмо и оставшиеся при них слуги сели в седла, и отряд тронулся вслед за Арне, на полудень, по дороге над высоким берегом Днепра.

* * *

С телегами ехать получалось небыстро, и к концу дня небольшой обоз одолел только половину расстояния до Витичева. В середине дня, в самую жару, сделали привал – Арне указал удобную для этого рощу, где виднелись кострища, оставшиеся от проезжавших ранее. Сварили в котле похлебку на