На ночь Мистина остался в Тормаровой избе. Витляна долго не могла заснуть, слушая, как отец дышит во сне на соседней лавке. Неужели завтра он повезет ее домой в Киев, и все на этом кончится? В эти дни она не задумывалась о том, чего ждет от будущего: все ее силы сосредоточивались на ожидании новой встречи с Деневером, и время от вечера до нового утра тянулось так долго, что более отдаленное будущее не помещалось в мысли. Угры должны были пробыть под Витичевом еще около месяца, и это время виделось ей бесконечно долгим. Казалось, по истечении этого месяца наступит какая-то другая жизнь, невообразимая, как после нового рождения.

И вот она наступила, внезапно и неотвратимо. Но разлука с Деневером грозила разрывом самой ее души. Может, угры еще приедут в Киев попрощаться перед возвращением домой… но они с Деневером даже словом не перемолвятся наедине, и это драгоценное свидание будет мучительным в своей бесполезности. И что же – и все? За последней встречей лежала густая чернота. Никакой жизни там быть не могло. Как же она будет жить… придется выходить замуж… за какое-нибудь чучело гороховое вроде Унегостя… Да, Унегость женился на этой увырье Явиславе, но в Киеве много воевод, побольше и поменьше, и у всех имеются сыновья. Но ей не нужны воеводы. У нее уже есть ее месяц ясный, и стоит ему закатиться за край неба – никакие иные светила над нею не взойдут.

Но что сделать? Ее счастье, хотя бы то, чтобы пробыть в Витичеве столько же, сколько угры, стоило любой цены. Можно отдать все… и кое-что у нее и правда есть.

Если отец подал бы весть о своем приезде заранее… если бы она знала о нем хотя бы нынче утром… Прежде Витляна со снисходительным презрением относилась к девкам, что заводят младенцев еще до замужества, уверенная, что она такой глупости никогда не сотворит, но сейчас подумала: если бы такое случилось, добиться согласия отца на брак с Деневером было бы куда легче. Сегодня днем в роще ей стоило только мигнуть, только подумать об этом в ответ на его вопросительный взгляд… А теперь поздно.

Утром Витляна старалась держаться весело и попросилась с отцом в угорский стан. Тормар предложил поехать тоже, но Мистина небрежно дал понять: не стоит, мы ненадолго. Их сопровождали отцовские бережатые, все шестеро. На Мистине был греческий кафтан с красными орлами, подпоясанный печенежским поясом с тремя хвостами, в узорных бляшках, на плечевой перевязи висел его любимый меч – Крыло Ворона, а шестеро здоровых парней по сторонам казались продолжением его самого, какими-то отдельными хранилищами его собственной силы, которая не помещается в одно человеческое тело. Телохранители – парни от двадцати трех до двадцати семи лет, в пору этой службы они не женятся, чтобы ничто не мешало им в любой миг заслонить господина собой. В знак этой ежемгновенной готовности к смерти по воле судьбы они носят длинные волосы, заплетая их в несколько кос. Считается особой роскошью и честью, если плетением этих кос занимается какая-нибудь достойная дева, например, дочь господина – земное воплощение богини судьбы, в чьих руках нить жизни воина. Витляна с детства помнила, как Святана и Держана до замужества плели косы тогдашним бережатым, состязаясь в причудливости этого рукоделия, потом и она сама делала то же для Бранда, Арне, Бергтора и Торгильса. Но теперь все это осталось позади, как детские забавы. Только черные как ночь косы Деневера она хотела расплетать, расчесывать и заплетать.

Предупрежденные о приезде старшего киевского воеводы, угры ждали почтенного гостя. Когда впереди показались белые войлочные дома, ветром донесло запах печеной баранины – барашек давно томился над углями, может, даже с ночи. Завидев воеводскую малую дружину, угры вышли и встали перед домом Чонгора. Деневер стоял с краю. Витляна впервые увидела его в кафтане целиком из узорного шелка, лиловато-синего, с красными крылатыми зверями, и сердце оборвалось от восхищения. На его смуглом лице она ясно видела скрытую тревогу. До него, похоже, лишь теперь дошло, что Киев не за тридевять земель, что до воеводе могли легко донести, что кое-кто тут настойчиво обольщает его последнюю незамужнюю дочь. Витляна хотела бы его успокоить, но сама не была уверена, каковы их дела. То, что отец держится весело и улыбается, ничего не говорит о его истинных намерениях.

Мистина не раз имел дело с кочевниками и хорошо знал здешние порядки: подъехал к войлочному дому с задней стороны и там сошел с коня, снял с плеча меч и оставил снаружи, при входе коснулся правой рукой верхнего косяка в знак своих мирных намерений и уселся на цветную кошму, подогнув под себя ноги, не менее ловко и удобно, чем сами угры. Его пояс перекликался с такими же, которые носили Чонгор и Варьяш. Угры уважительно поглядывали на пояс Мистины, легко читая все то, что в нем было заложено: высокий род, воинская доблесть и множество ратных побед. Они знали, что этот пояс делался не для Мистины, а был взят как военная добыча у печенежского князя Едигара, но, одержав победу над ним, Мистина законно присвоил всю его славу и удачу.

Витляна одна сидела слева, на женской стороне. Две рабыни прислуживали гостям и подавали угощение: лепешки простые и на молоке, жареную баранину, свежий сыр, кислый напиток из кобыльего молока. Витляне он с непривычки не слишком нравился, а отец прикладывался к медной, ярко начищенной чаше с видимым удовольствием. Что опять же ничего не значило: Витляна знала, что отец всегда держится именно так, как надо, а не как хочется. Даже если его тошнит от этого напитка, он будет улыбаться, и никто не заподозрит его в неискренности. Эта его способность и восхищала, и пугала ее. Такая сила владения собой казалась чем-то нечеловеческим.

За едой мужчины вели приличную беседу – о делах угров дома и здесь, о торговле, о немецких послах. Когда об этом зашла речь, даже Витляна заметила, как угры слегка переменились в лице: разгром семилетней давности они Оттону не простили. Мистина тоже это заметил и сразу перешел на что-то другое.

– Есть у меня еще одно дело к вам, торговое, – сказал он через какое-то время. – Хочу еще лошадей купить. Князь в дальний поход собирается – пригодятся. Только… – Он взглянул на Витляну