Эльгина шомнуша не предназначалась для приема гостей, лавок в ней не было, и Торлейв усадил Прияславу на большой ларь под тяжелой шелковой покрышкой.

– Будь жива! Это я просил дать мне с тобой увидеться.

– Что-то случилось? – Как и он, Прияслава говорила вполголоса. – Как тебе живется? Давным-давно тебя не видела.

Прияна ласково коснулась пальцами его щеки. Она не была прямо замешана в тревоги вокруг Хилоусова меча, но о Торлейве думала в первую очередь, когда беспокоилась, как бы эти раздоры не оторвали ее от ближиков свекрови.

Торлейв накрыл ладонью ее руку у себя на щеке, потом немного передвинул и поцеловал в ладонь. Сам от себя не ожидал; обоих вдруг пронизало волнение. Прияслава испуганно отняла руку, и одновременно Торлейв отодвинулся от нее, давая понять, что ничего такого не желает.

Полтора года назад ему было лишь девятнадцать, его еще считали в семье за отрока, в то время как Прияслава, старше его на год, была уже княгиней и матерью, родившей двоих детей и одного сразу же потерявшей. Но она с тех пор не изменилась, а вот Торлейв заметно возмужал и умом, и телом, раздался в плечах, и кисти рук его, ловко державшие писало, уже не казались слишком крупными, из глаз ушел юношеский беззаботный задор. Он давно уже чувствовал себя мужчиной, а сейчас осознал, что смотрит на Прияну глазами мужчины – и она понимает этот взгляд.

– Есть разговор. Про Хилоусов меч, – торопливо шепнул Торлейв, пока Прияна не подумала, что он и правда обольщать ее собрался.

– Клятая эта ковырялка! – с досадой прошептала Прияна. – В дурной час вы его нашли. Веришь, дали бы мне его, зарыла бы обратно в ту могилу, пусть бы лежал!

Торлейв засмеялся и снова взял ее руку.

– Мы это и хотим сделать. Никому не скажешь?

Глядя ему в глаза, Прияна покачала головой.

– Послушай! – Торлейв мягко сжал ее руку. – Если князь не получит этот меч, он вынудит Свенельдичей из Киева уйти. И для Эльги будет горе, и мы все… ничего хорошего не дождемся. При Святославе хорошо жить будет Игморова братия, а мы, родня… как бы вслед за Улебом не стали для него лишними. Особенно я. Он ведь знает, что Свенельдич меня почти как сына вырастил…

– Я не позволю изгнать тебя! – горячо зашептала Прияслава. Игморову братию, шумливую и неумную, она и сама недолюбливала, но благоразумно молчала. – Если Святша и вздумает, напомню, чем он тебе обязан.

– Не желает он быть никому обязанным, – совсем тихо ответил Торлейв, придвинувшись к ней почти вплотную. Его бедро прижалось к ее бедру, и она ощутила это как приятно-волнующее и тем опасное неудобство. – В том-то и беда. Пока Свенельдич в силе, князь своим двором правит, Святой горы не трогает. Но останься Эльга без опоры… Князь желает на хазар идти, но это дело долгое. Киев на кого ему покинуть? Всю землю? На тебя только. Сможешь ты год, два землей Русской одна править? У Эльги были и Мистина, и Асмунд, и мой отец, своими щитами ее укрывали, своими мечами укрепляли. А тебе суденицы и братьев-то не послали.

До этого Прияне не приходило в голову, что она может остаться одна на киевском столе, пусть и временно. В двадцать два года женщине править такой державой! Да еще когда самые боевитые мужчины уйдут на Итиль, за тридевять земель! Прияна родилась княжеской дочерью, но ее не растили в мысли, что ей придется взять власть. Напротив, глазами ее был пример матери, которая через силу вынудила себя покоряться ненавистному мужу, и властного отца, который слушал только свою мать, но не жену. Может, лет через тридцать, когда Ярик станет зрелым мужем, а она – мудрой старухой вроде Рагноры… Но сейчас, через год, через два!

– Что нужно… чего ты хочешь от меня?

Прияна понимала: Торлейв не просто так затеял ее пугать.

Он глубоко вдохнул. Сжал ее руку, взглянул в глаза и задержал взгляд.

– Сделаешь кое-что… для меня?

* * *

– Знаешь, что я тебе скажу… – вполголоса начал Мистина, когда вчера они вдвоем вышли от Эльги.

– Кажется, знаю, – так же тихо и мнимо-безразлично ответил Торлейв.

У него было чувство натянутой нити, обрыв которой обрушит что-то тяжелое. Он не просто вмешался в тайные ковы с далеко идущими последствиями. Мистина намекал на самое тонкое орудие эти ков, даже говорить о котором было трудно и опасно. Но не зря Торлейв с шести лет учился понимать Мистину.

– Очень осторожно… – шепнул Мистина так, будто сам шепот мог повредить ту нить. – Не спеши. Не сейчас. Но если такое возможно… это должен быть ты.

Торлейв был уверен: в ту зиму он помог Прияне вернуться в Киев не для того, чтобы ее сгубить. При мысли о ней что-то шевелилось в сердце, будто его касался солнечный зайчик, и он менее всего хотел ей вреда и огорчения. Он хотел лишь, чтобы и в ней поселился этот зайчик, чтобы это луч, невидимый больше никому, связал их воедино, и тем самым в стане Святослава у них появился союзник, сильнее которого быть нельзя. Не для того чтобы вредить князю, чур меня. Просто чтобы не дать ему повредить ближикам Эльги. Для такого дела Мистина был уже стар, но не зря он пятнадцать лет растил племянника Эльги и Уты, сочтя его самым многообещающим из молодой поросли.

– Если он только заподозрит, что ты подкатываешь ради похоти, то снесет голову тебе, – тихо продолжал Мистина. – Если ради этих дел – то нам обоим. Так что… не подставляйся.

Торлейва наполняло странное чувство: стыд смешанный с гордостью. Женская любовь давалась ему легко, и он знал свою силу, но стыдился применять, чтобы обрести влияние на Святослава через молодую княгиню. Использовать Пряну как орудие… что еще и не просто, она ведь не глупа. Она доверяет ему… Торлейв колебался, не зная, решится ли использовать это доверие… или такая попытка отравит все хорошее, что между ними едва теплится.

* * *

– Для тебя?

Голос Прияны слегка дрогнул. В сердце ее тлела некая слабость к Торлейву, и чем больше он мужал, тем быстрее эта слабость обретала силу. В ту зиму, когда он прискакал к ней в Свинческ, она видела в нем младшего брата мужа, мягкого сердцем и способного ее пожалеть. С тех пор он стал мужчиной, о котором