– Приходи завтра в семь утра, – сказал устад, отпуская Исхака Хана домой.

Тот медленно кивнул и поднялся на ноги.

Часть седьмая

7.1

Лата увидела на подносе письмо. Утром, еще до завтрака, слуга Аруна принес всю почту и положил на обеденный стол. Завидев конверт, Лата резко охнула и осмотрелась по сторонам: не заметил ли кто? Нет, в столовой никого не было. В этом доме все завтракали в разное время, кому когда в голову взбредет.

Она сразу узнала почерк Кабира – однажды он нацарапал ей записку на встрече брахмпурского литературного общества. Письмо стало для нее полной неожиданностью. Откуда у Кабира ее калькуттский адрес? Лата не хотела, чтобы он ей писал, она вообще не хотела о нем слышать и думать. Оглядываясь на свое прошлое, она сознавала, что была гораздо счастливее до встречи с ним: только и переживаний что из-за экзаменов да мелких размолвок с мамой или друзьями. Пусть ее и раньше раздражали эти бесконечные разговоры о поиске достойного жениха, она никогда не ощущала такого уныния, как во время этого внезапного, навязанного ей матерью «отпуска».

На подносе лежал канцелярский ножик. Лата взяла его в руки и в нерешительности замерла. В любой момент в столовую могла влететь мама, – конечно, ей тут же понадобилось бы узнать, от кого письмо и что в нем. Лата положила нож на место и припрятала конверт.

Вошел Арун в белой накрахмаленной сорочке и полосатом красно-черном галстуке. В одной руке он нес пиджак, а в другой – газету «Стейтсмен». Накинув пиджак на спинку стула, он открыл номер на странице с кроссвордом, радушно поздоровался с Латой и перебрал почту.

Лата вышла в небольшую примыкающую к столовой гостиную, достала огромный сборник египетских мифов, который никто никогда не читал, и спрятала в него конверт. Затем она вернулась в столовую и села, напевая себе под нос рагу «Тоди». Арун нахмурился. Лата умолкла. Слуга принес ей яичницу.

Арун принялся насвистывать песню «Три монетки в фонтане». Он уже разгадал несколько слов кроссворда, пока был в уборной, и сейчас вернулся к этому занятию. Одновременно он открыл какое-то письмо и, просмотрев его, сказал:

– Когда этот болван принесет мне яичницу, черт возьми?! Я опаздываю!

Он взял тост и намазал его маслом.

Вошел Варун в драной и мятой курте-паджаме – он явно в ней спал.

– Доброе утро. Доброе утро, – сказал он робким, почти виноватым тоном и сел за стол.

Когда Ханиф (слуга и по совместительству повар) принес Аруну яичницу, Варун тоже попросил яйца. Сперва он захотел омлет, но потом передумал и остановился на болтунье. Пока ее готовили, он взял себе тост и принялся мазать его маслом.

– Делай это ножом для масла, а не своим! – прорычал сидевший во главе стола Арун.

Варун неосмотрительно взял масло из масленки своим ножом и теперь молча снес упрек брата.

– Ты меня слышал?

– Да, Арун-бхай.

– Тогда не молчи, когда к тебе обращаются, – скажи «хорошо» или хотя бы кивни.

– Хорошо.

– Правила поведения за столом не просто так придумали.

Варун поморщился. Лата сочувственно поглядела на него.

– Теперь на масле остались крошки твоего тоста. Думаешь, нам приятно на это смотреть?

– Ладно, ладно, я понял, – ответил Варун раздраженно. Этот слабый протест был незамедлительно подавлен: Арун положил нож и вилку и молча посмотрел на брата.

– Хорошо, Арун-бхай, – робко промычал Варун.

Поразмыслив, что лучше намазать на тост – джем или мед, – он остановился на первом варианте, поскольку его неумение орудовать ложкой для меда вызвало бы новую лавину попреков. Намазывая джем, он поглядел на Лату и улыбнулся. Та улыбнулась в ответ, но как-то кисло – в последние дни по-другому у нее не получалось. Варун тоже улыбался криво, как будто не мог определиться, рад он или глубоко несчастен. Эта улыбка сводила с ума старшего брата и лишь укрепляла его во мнении, что Варун ни на что не годен. Именно с таким выражением лица он недавно сообщил семье результаты экзамена по математике.

Сразу после получения диплома, вместо того чтобы найти работу и начать приносить деньги в семью, Варун, к страшному недовольству Аруна, заболел. Он до сих пор был слаб и вздрагивал от каждого громкого звука. Арун решил в течение недели провести серьезный разговор с младшим братом: никто не обязан его кормить, и всем известно, что сказал бы на этот счет отец, будь он жив.

В столовую вошли Минакши с Апарной.

– Где дади? – спросила Апарна, не обнаружив бабушки за столом.

– Она сейчас придет, сладенькая, – ответила ей мать. – Наверное, опять читает Веды, – расплывчато добавила она.

Госпожа Рупа Мера, действительно читавшая каждое утро по паре глав из «Гиты», в ту минуту одевалась у себя в комнате.

Она вошла в столовую и лучезарно улыбнулась всем присутствующим. Однако, увидев на Апарне золотую цепочку, которую Минакши, не подумав, нацепила дочери на шею, она сразу помрачнела. Минакши ничего не заметила, зато Апарна через пару минут спросила:

– Дади, ты почему такая грустная?

Госпожа Рупа Мера дожевала кусочек тоста с жареными помидорами и ответила:

– Я не грустная, зайка.

– Ты на меня за что-то сердишься, дади?

– Нет, милая, не на тебя.

– Тогда на кого?

– На себя, пожалуй, – сказала госпожа Рупа Мера и поглядела не на коварную переплавщицу медалей, а на Лату, которая смотрела в окно. Лата вела себя необычайно тихо, и мать решила во что бы то ни стало вывести глупую девчонку из этого состояния. Ладно, завтра у Чаттерджи большой прием, и Лата на него пойдет, хочет она этого или нет.

С улицы донесся громкий рев автомобильного клаксона, и Варун поморщился.

– Надо уволить этого идиота-водителя, – сказал Арун, а потом со смехом добавил: – Впрочем, мне действительно пора на работу, хорошо что он напомнил. Пока, дорогая. – Он допил кофе и поцеловал Минакши. – Через полчаса пришлю машину обратно. Пока, Злючка. – Он чмокнул Апарну и потерся щекой о ее щеку. – Пока, ма и все остальные. Не забудьте, сегодня у нас ужинает Бэзил Кокс.

Накинув пиджак на одну руку и взяв портфель в другую, он широким стремительным шагом вышел на улицу и направился к маленькому небесно-голубому «остину». Никто не знал заранее, прихватит он с собой газету или нет, да и вообще жить рядом с таким