— Наконец-то государственные мужи поняли!

— Пудинг тем вкуснее, чем дольше его ждут. В Афганистане, в Гератской провинции, открыта нефть. И господин Детердинг, и хозяева «Англо-Персидской нефти» не простят нашим государственным умам, если они прозевают ее. Отсюда повышенный интерес к Северному Афганистану.

— Все ясно, — отчеканил Пир Карам-шах. — Где нефть, там и драка. Теперь жесткий курс обеспечен.

— Вам остается смаковать. — Он протянул вождю вождей сигару. — Получите удовольствие.

Но сигара никак не хотела разгораться. Генерал скорчил лукавую мину. Стало ясно, что сигара — искусная имитация.

В великосветских гостиных Англии и Индии многие знали, что любимый конек генерала — устройство сюрпризов. Он устраивал сюрпризы и с хлопушками, и с «волшебными» табакерками, и с часами. Сюрпризы не отличались сложностью и остроумием. Они не выходили за рамки обычных шалостей детей школьного возраста. Невинные по характеру, они вызывали снисходительные улыбки. И внезапно совсем уж странная мысль шевельнулась в мозгу слышавшего все в столовой мистера Эбенезера: «А не он ли? Он же сидел в кресле за столом, когда я зашел в кабинет». Любовь к шуткам могла толкнуть генерала черт знает на что.

А генерал все еще похохатывал добродушным баском, не замечая, что лицо мистера Эбенезера темнеет.

— Я покидаю Пешавер, не медля ни минуты, — сказал Пир Карам-шах.

— И куда, достойнейший вождь, вы направите копыта своего коня? — воскликнул шутливо генерал. — Так, кажется, принято говорить у вас в Азии.

Больших усилий стоило Пир Карам-шаху, чтобы ответить в том же тоне:

— Копыта моего коня будут топтать горы и долины Бадахшана и Памира. — И серьезно добавил: — Говорил я, пора начинать. Пришло время серьезных решений.

— Сик! — говаривали древние римляне. — Но начинать придется весной. Только весной. Сейчас — и вы отлично знаете — в горах Гильгита и Читрала на подступах к Бадахшану наступила зима. Туманы, снег, лед на тропах. Никто не позволит нам рисковать снаряжением, людьми.

— Сегодня у нас суббота. В среду я увижу Ибрагимбека. Подниму ему настроение. После провала восстания против Кабула он в затруднении. То ли перебраться через горы в Бадахшан, то ли двинуть всей ордой на запад в сторону Герата на соединение с джунаидовскими туркменами. Генгуб Герата Абдурахман не очень слушается приказов Кабула о прекращении военных акций басмачей и калтаманов против Советов. Действует самостоятельно. Джунаид примет Ибрагима гостеприимно.

— Это нас не устраивает, — забеспокоился генерал. — Ибрагимбек нам нужен на Пяндже и у памирских проходов. У гератского генгуба и так есть чем досаждать большевистским пограничным районам: туркменские джунаидовские соединения, белуджи, свои регулярные армейские соединения. Мы Абдурахману хорошо платим и вправе с него требовать «хороших» дел.

— В том-то и дело. Потому так необходима моя поездка. Уговорить Ибрагимбека остаться зимовать в Каттагане трудно, но возможно. От блеска золота у Ибрагимбека руки трясутся.

— Что ж, вам виднее. Но… условились — до весны никаких неожиданностей. В апреле ждите от меня нарочного с депешей. Где он вас найдет?

— В Мастудже. Это у самого подножия Бадахшанского перевала.

— Отлично! Что называется в очаге самого сатаны, — засмеялся генерал — недаром он прослыл весельчаком и умудрялся находить смешное во всем. — Итак, в Мастудж в апреле прискачет гонец. Он привезет пакет и вручит его вам лично. Прочитаете лично и бросите в огонь лично. Разведите в очаге сатаны сатанинский огонь пожарче.

— Чего ждать в пакете?

— Или — или! Вероятнее всего — начинать! Но если в Лондоне дипломаты передипломатничают… — Он развел руками.

— Дьявольщина!

— Совершенно согласен, но… Итак, всё ясно. После обеда мы с вами посидим за рюмочкой коньяку над картой Бадахшана. Проследим пути караванов с вьюками. Мы, то есть штаб, выделили вам столько всего, что хватит на хорошую армию. Это не бандитские шайки оснащать. Пулеметы новейшей марки, горно-полевые орудия приличных калибров, полные комплекты боевого снаряжения. Откомандируем вам и команды военных специалистов, орудийную прислугу из мусульман сипаев. Дикари Ибрагима сами не управятся…

— Что ж! Ранней весной все переправим через ледяные хребты Бадахшана.

— Другого пути нет. Дороги через Кабул для нас закрыты. Это настоящее несчастье, что новый король упрям. Он мог бы быстро избавиться от финансовых затруднений, приняв ежегодную субсидию, как делали его предшественники. С ним мы не смогли договориться. Применить силу — значит воевать, а начинать войну было бы роковым шагом. Афганцы призовут сейчас же на помощь Советы. А тогда расходы приобретут такие размеры, на которые лондонское Сити не пойдет. Что ж, приводите бадахшанские тропы и тропинки в состояние, пригодное хотя бы для легких горных пушек. Ну, а когда военные действия Ибрагимбека на Пяндже и на Бухарском направлении получат развитие, Афганистан окажется отрезанным от Москвы, и мы не посчитаемся с королевскими капризами. И тогда в обход горных районов через Кандагар и Герат пройдут и автомобили, и артиллерия, и даже танки. Нефть и золото стоят того, чтобы за них повоевать!

— Но это в будущем. А сейчас я, надеюсь, получаю диктаторские полномочия?

— Да, на Бадахшан.

— Что ж. Используем каждый день и каждый час до весны. Я не оставлю в покое ни одну вьючную скотину — четвероногую ли, двуногую ли — неиспользованной. Я дам почувствовать всей этой сволочи, воображающей себя князьями и вождями, нашу силу. Сам Ибрагимбек потащит на спине на перевалы стволы пушек, если потребуется. Я его вытяну в Мастудж для переговоров, теперь ли, позже ли, неважно.

— Мастудж? Дохлое место. Воевал там в молодости.

— Зато Мастудж у самого Памира. Туда ранней весной я соберу представителей и связных из Каттагана, Синцзяна, Персии, Памира. Для координации действий.

— И из Тибета? Мы дадим указание в Лхассе. Высокое плато Тибет открывает нам дорогу на Памир, а через него в Таджикистан — Туркестан. А через Кашгарию — в Сибирь.

Они переступили порог столовой милой воркующей парой: подтянутый сухопарый генерал в щегольском строгом френче, с пестрыми орденскими колодками и знаками различия, в до блеска начищенных крагах и тяжелых армейских ботинках, об руку с великолепным, напыщенным, в одеянии павлиньей расцветки вождем вождей Пир Карам-шахом. Добродушно подправляя усы, генерал уселся во главе стола, с удовольствием поглядывая на бутылки с соблазнительными этикетками. Эбенезер, надсадно вкручивавший пробочник в пробку, и не заметил, что из гостиной тенью выплыла мисс Гвендолен-экономка.

Пир Карам-шах видел тень и мог поклясться, что во время их разговора о пакете мисс Гвендолен в гостиной не было.

Обратил внимание на выскользнувшую из дверей гостиной тень и Сахиб Джелял. Но ему, как правоверному мусульманину, не полагалось, находясь