Я не верю, чтобы хоть одно слово принадлежало Шекспиру.

[Письмо не подписано]

Мэри Шелли

Венеция, воскресенье утром,

23 августа 1818

Милая Мэри!

Мы приехали сюда вчера в полночь, а сейчас утро, еще не завтракали; разумеется, я еще ничего не могу тебе сообщить о будущем; хотя я не стану запечатывать это письмо до отправления почты, я не знаю, когда это будет. Но если тебе уж очень не терпится, загляни в конец письма; может быть, в следующие дни у меня будет, что сказать. Клер раздумала оставаться в Падуе – отчасти из-за плохих постелей, кишащих насекомыми, которых итальянская деликатность запрещает называть, а отчасти потому, что ей было бы там одиноко. Я, очевидно, передам Албанцу письмо от нее, а сам не стану прямо вмешиваться. Сейчас он еще не вставал, и она тем временем хочет навестить миссис Хоппнер420. Все это, как видишь, «полно зловещих предзнаменований для дела нашего»421.

Из Падуи мы приехали в гондоле, и гондольер – по собственному почину – принялся говорить об Альбе, что он – giovenotto Inglese с nome stravagante422, который живет на широкую ногу и тратит массу денег. Недавно он выписал из Англии двух своих дочерей, и одна из них выглядит не моложе его. Кажется, этот человек был гондольером у Альбе. Не успели мы приехать в гостиницу, как слуга заговорил о нем же – сказал, что он очень часто бывает у миссис Хоппнер, на ее conversazioni. – Это противоречие разъяснит только время.

Наша поездка из Флоренции в Падую не была примечательна ничем таким, чего я не мог бы рассказать и позже. В Падуе, как я уже сказал, мы наняли гондолу и в 3 часа уехали оттуда. Гондолы – самые красивые и удобные из всех лодок. Они устланы черными коврами и окрашены черной краской. Сидения необычайно мягки и устроены так, что можно удобно и лежать, и сидеть. В окнах – венецианское узорчатое стекло или, по желанию, венецианские жалюзи или занавеси из черного сукна, не пропускающие свет. Погода здесь очень холодная, иногда просто нестерпимо, а вчера начался дождь. Мы переезжали лагуну ночью в сильную бурю, под проливным дождем, при вспышках молнии. Было интересно наблюдать небесные стихии в таких судорогах, а вода оставалась при этом почти спокойной; ибо эти лагуны, имеющие в ширину пять миль – достаточно, чтобы в бурю утопить любую гондолу, – так мелки, что лодочники отталкиваются шестом. В море вода, яростно волнуемая ветром, рассыпала искры, точно звезды. Венеция тускло светилась, то видимая, то скрытая завесой дождя. Нам в каюте было удобно и безопасно – хотя Клер временами немного пугалась. Прощай, дорогая. Вечером я, как мисс Байрон423, «снова возьмусь за перо».

Ночь на понедельник, 5 часов утра

Итак, попытаюсь рассказать все по порядку. Позавтракав, мы наняли гондолу и отправились к Хоппнерам. Клер вошла первой, а я, не желая делать визита, остался в гондоле. Вскоре явился слуга и пригласил меня в дом. Там были мистер Хоппнер и Клер, а потом вошла и миссис Хоппнер, очень приятная и приветливая дама, которая поспешила оказать Клер самое милое внимание. Меня они также приняли весьма учтиво и выразили большое участие к успеху нашей поездки. Очень скоро – миссис Хоппнер тут же за ними послала – явились Элиза и маленькая Ба424. Она так выросла, что ты ее с трудом узнала бы, – побледнела и утратила большую часть своей живости, но все так же красива, только стала более кроткой. Об Альбе они, к сожалению, говорят то же, что мы уже слыхали, хотя это, несомненно, несколько преувеличено. Мы долго обсуждали, как мне лучше за него взяться, и наконец решили, что присутствие Клер следует скрыть, ибо он, по словам мистера Хоппнера, часто с ужасом говорит о ее возможном приезде и о том, что в этом случае ему придется немедленно уехать из Венеции. Хоппнеры входят во все это, точно в свое личное дело. – В три часа я посетил Альбе. Он был очень рад меня видеть; разговор, разумеется, начался с цели моего приезда. Успех пока еще сомнителен, хотя неожиданно уже и то, как он встретил нашу просьбу и как явно хочет удовлетворить нас и Клер. Он сказал, что не хотел бы отпускать дочь так надолго во Флоренцию, ибо в Венеции решат, что она ему надоела и он ее отослал; он и так уж прослыл капризным. Потом он сказал: Клер не захочет расстаться, как сейчас не хочет быть с нею в разлуке, она снова к ней привыкнет, а предстоит второе расставание. Но если угодно, пусть ее отвезут на неделю в Падую, к Клер (это он сказал, думая, что вы все там); в сущности, добавил он, я не имею прав на ребенка. Если Клер хочет его взять, пусть берет. Я не скажу, – продолжал он, – как большинство сказало бы в подобном случае, что тогда я не стану обеспечивать ребенка и откажусь от него; но Клер сама должна понимать, как неосмотрителен был бы такой шаг.

Вот как прошел разговор, милая Мэри, и я не знал, на чем еще можно настаивать: ведь кое-чего мы уже добились самим дружественным тоном переговоров. Он отвез меня в своей гондоле – мне очень не хотелось ехать, ибо я спешил вернуться к миссис Хоппнер, где в тревоге ждала Клер, – через лагуну, к длинному песчаному острову, ограждающему Венецию от Адриатики. Выйдя из гондолы, мы сели на ожидавших его лошадей и, беседуя, поехали вдоль песчаного берега. Он поведал мне о своих оскорбленных чувствах, расспросил о моих делах и заверил в своей дружбе и уважении. Сказал, что если бы был в Англии, когда дело слушалось в Канцлерском суде, он бы перевернул небо и землю, чтобы не допустить подобного решения425. Поговорили и на литературные темы; о его IV песни426, которую он считает очень хорошей, – и он прочел мне несколько строф, действительно очень сильных: а также о «Листве»427, над которой он смеется. Когда мы вернулись в его палаццо, который…

[Верхняя часть 3-го листа письма оторвана]

Мэри и Перси Шелли. Гравюра.

Художник – Джордж Стодарт. 1853 г.

Еле зримой улыбкой, лунно-холодной,

Вспыхнет ночью безлунной во мгле метеор,

И на остров, окутанный бездной бесплодной,

Пред победой зари он уронит свой взор.