Ариосто – чего я не смог бы снова проделать сам.

«Франкенштейн» был, кажется, хорошо принят; правда, ему повредили недружелюбные рецензенты из «Куотерли»397, но это лишь доказывает, что его читают, и им трудно, сохраняя видимость беспристрастия, совершенно отрицать его достоинства. Их заметка обо мне, разоблачающая подлинные причины, которые побудили их оставить мою книгу незамеченной, показывает, что между нами существует открытая вражда.

Вести о результатах выборов, особенно в столице, весьма ободряющие. Я получил письмо398, помеченное двумя днями позже Вашего, извещающее об их неудачном исходе в Уэстморленде. Жаль, что Вы не прислали мне выдержек, содержащих примеры поразительной подлости этих отступников. Каков гнусный и жалкий негодяй Вордсворт399. И чтобы такой человек мог быть таким поэтом! Я могу сравнить его только с Симонидом400 – льстецом сицилийских тиранов и одновременно самым безыскусственным и нежным из лирических поэтов.

Как я был бы рад, если б мог на крыльях воображения преодолеть разделяющее нас расстояние и очутиться среди вас. Я ничего не знаю более прекрасного в своем роде, чем Вирджиния-уотер. Мои воспоминания все еще с нежностью льнут к Виндзорскому лесу и к рощам Марло, подобно низко плывущим облакам, которые цепляются за лесистые вершины и, даже уйдя и растаяв, оставляют на них самую свежую свою росу.

Вы пишете, что закончили «Аббатство кошмаров». Надеюсь, Вы не дали врагу пощады. Помните, что это – священная война. Мы нашли отличную цитату у Бена Джонсона401: «Всяк по-своему». Я переписал ее, ибо не думаю, чтобы эти пьесы нашлись у Вас в Марло.

«Мэтью. О, это тонкость вашего настроения, ваша истинная меланхолия рождает тонкость вашего ума, сэр. Я сам иногда меланхолик, сэр, и тогда я ничего другого не делаю – беру перо и бумагу и строчу дюжину-другую сонетов в один присест.

Эд. Ноуэлл. Сейчас он, наверное, признается, что испускает их гроссами.

Стивен. Неужели, сэр? Я все это безмерно люблю.

Эд. Ноуэлл. Честное слово, это лучше, чем в меру. Я полагаю так.

Мэтью. Ах, прошу Вас, сэр, пользуйтесь моим кабинетом – он к Вашим услугам.

Стивен. О, благодарю вас. У меня смелости хватит, ручаюсь вам. А имеется ли там стул, на котором можно предаться меланхолии?»

(«Всяк по-своему», действие III, сцена 1)

Последняя фраза была бы неплохим эпиграфом.

[Письмо не подписано]

Перси Биши Шелли в Италии.

Художник – Джордж Северн. 1845 г.

Вильяму Годвину

Баньи-ди-Лукка, 25 июля 1818

Дорогой Годвин!

Мы еще не видели в Италии ничего, что говорило бы нам о ее минувшем величии. Ясное небо, восхитительные пейзажи и сладкие плоды южного климата – те же, какими наслаждались древние. Но нам еще только предстоит увидеть Рим, Неаполь и даже Флоренцию; если бы мы сейчас описали Вам свои впечатления, Вы и не подумали бы, что мы пишем из Италии.

Я в восторге от предложенного Вами замысла402 – правдиво написать о наших оклеветанных республиканцах. Это как раз для Мэри; если бы она не опасалась, что потребуются книги, которых здесь нет, она, мне думается, начала бы работу здесь, а книги заказала. – Я, к сожалению, мало сведущ в английской истории, и интерес к ней во мне так слаб, что я чувствую себя обязанным знать ее лишь в общих чертах.

Мери вместе со мною только что прочла Ариосто403 и приобрела вполне достаточные познания в итальянском языке. Сейчас она читает Ливия. Я не прекращаю литературных занятий, но пишу мало – не считая переводов из Платона, которые предпринял ради упражнения, отчаявшись сочинить что-либо сам. «Пир» Платона представляется мне одним из ценнейших среди древних памятников как по собственным своим достоинствам, так и потому, что освещает изнутри нравы и взгляды древних греков. Я его перевел; и он побудил меня попробовать написать эссе404 о причинах некоторых различий во взглядах древних и новых мыслителей на предмет этого диалога.

В Ваших последних письмах нас радуют две вещи: что Вы вернулись к полемике с Мальтусом405 и что всеобщие выборы обернулись так благоприятно. Если министры не отыщут какой-нибудь предлог – не представляю себе какой, – чтобы ввергнуть страну в войну, неужели они удержатся у власти? Англия в ее нынешнем состоянии нуждается только в мире, чтобы на покое и на досуге искать средство – не против неизбежных зол любого общества – но против того порочного управления, при котором это зло у нас усугубляется. Я хотел бы обрести здоровье и душевные силы для участия в общественных делах и найти слова для выражения всего, что я чувствую и знаю.

Современные итальянцы кажутся несчастными людьми, лишенными чувствительности, воображения и интеллекта. Внешне они благовоспитанны и общение с ними легко, хотя ничем не кончается и ничего не приносит. В особенности пусты женщины; наделенные тем же поверхностным изяществом, они неразвиты и лишены подлинной тонкости. В здешнем казино по воскресеньям дают балы, на которых мы присутствуем, – но ни Мэри, ни Клер не танцуют. Не знаю, что их удерживает, – философия или протестантская вера.

Я слышал, что книга бедняжки Мэри – «Франкенштейн» – подверглась в «Куотерли ревью» самым злобным нападкам. Но мы слышали и о хвалебных отзывах, в том числе Вальтера Скотта в «Блэквуде мэгезин»406.

Если у Вас есть что прислать, – а все, касающееся Англии, поверьте, нам интересно, – передайте книготорговцу Оллиеру или Пикоку – они каждые три месяца посылают мне посылки.

Мое здоровье, по-моему, улучшилось и продолжает улучшаться; но у меня еще много докучных мыслей и удручающих забот, которые хотелось бы стряхнуть – ведь сейчас лето.

Тысяча лучших пожеланий Вам и Вашей работе.

Любящий Вас

П. Б. Ш.

Томасу Лаву Пикоку

Баньи-ди-Лукка, 16 августа 1818

Дорогой Пикок!

Со времени моего предыдущего письма в моей жизни не произошло новых событий; или только такие, которые могли произойти как на берегах Темзы, так и на берегах Серкио. Я замышляю небольшую поездку – этак на неделю, в некоторые ближние города; а 10 сентября мы уезжаем отсюда во Флоренцию, откуда я, по крайней мере, смогу написать Вам о чем-то таком, чего Вы не увидите из своих окон.

Воспользовавшись несколькими днями вдохновения – на которые Камены407 сейчас очень скупы, – я окончил небольшую поэму408, которую посылаю в Лондон для издания. Оллиер пришлет Вам корректуру. Ее композиция легка и воздушна, сюжет идеален. Размер соответствует духу поэмы и меняется, следуя настроению.

Я перевел «Пир»409, Мэри переписала его, так же как и поэму; сейчас