Шрифт:
Закладка:
– Это не наш омнибус, – сказал профессор, отмахиваясь от перегруженной повозки и останавливаясь, чтобы подобрать бедные цветочки.
– Прошу прощения. Я не разглядела название. Не берите в голову, я пойду пешком. Я привыкла барахтаться в грязи, – ответила Джо, усиленно моргая, потому что скорее умерла бы, чем открыто вытерла свои глаза. Мистер Баэр заметил слёзы на её щеках, хотя она и отвернулась. Это зрелище, казалось, очень тронуло его, потому что, внезапно наклонившись, он спросил тоном, который означал очень многое:
– Дорогая моя, почему вы плачете?
Что ж, если бы Джо не была новичком в такого рода делах, она бы сказала, что не плачет, что у неё насморк, или выдумала бы любую другую женскую уловку, соответствующую случаю. Вместо этого это недостойное существо ответило, неудержимо всхлипывая:
– Потому что вы уезжаете.
– Ах, mein Gott, как это хорошо! – воскликнул мистер Баэр, пытаясь заломить руки, несмотря на зонтик и свёртки. – Джо, я не могу подарить вам ничего, кроме своей большой любви. Я приехал узнать, как вы к этому относитесь, и я ждал, желая удостовериться, что я для вас больше, чем просто друг. Так ли это? Можете ли вы найти в своём сердце местечко для старины Фрица? – выпалил он на одном дыхании.
– О да! – сказала Джо, и он был вполне удовлетворён, потому что она обвила его локоть обеими руками и посмотрела на него с выражением, которое ясно показывало, как она была бы счастлива идти по жизни рядом с ним, даже если бы у неё не было лучшего укрытия, чем старый зонтик, только бы он держал его в своей руке.
Это было, конечно, предложением, сделанным в сложных обстоятельствах, потому что, даже если бы мистер Баэр захотел опуститься на колени, он не смог бы этого сделать из-за грязи. Он также не мог протянуть Джо руку, разве что в переносном смысле, потому что обе его руки были заняты покупками. Тем более он не мог позволить себе продемонстрировать нежные чувства на улице, хотя и был готов это сделать. Поэтому единственным способом, каким он мог выразить свой восторг, был взгляд на неё с выражением, которое ярко освещало его лицо до такой степени, что в каплях дождя, искрившихся на его бороде, казалось, появились маленькие радуги. Если бы он так сильно не любил Джо, я не думаю, что он смог бы полюбить её в тот момент, потому что она выглядела далеко не привлекательно, её юбки были в плачевном состоянии, резиновые сапоги забрызганы до лодыжек, а шляпка окончательно испорчена. К счастью, мистер Баэр считал её самой красивой женщиной на свете, и она нашла его «похожим на Юпитера» более чем когда-либо, хотя поля его шляпы безвольно повисли, и небольшие струйки воды стекали с неё на его плечи (потому что он держал зонтик только над Джо), и каждый палец на его перчатках нуждался в починке.
Прохожие, вероятно, сочли их парой безобидных сумасшедших, потому что они совершенно забыли поймать омнибус и неторопливо прогуливались, не обращая внимания на сгущающиеся сумерки и туман. Их мало заботило, что думают о них остальные, потому что они наслаждались счастливым часом, который редко наступает больше одного раза в жизни, этим волшебным моментом, дарующим молодость старику, красоту некрасивому, богатство бедняку, а человеческим сердцам даёт предвкушение райского блаженства. Профессор выглядел так, словно завоевал целое королевство, и миру больше нечего было предложить ему на пути к счастью, в то время как Джо еле передвигала ноги подле него, чувствуя себя так, словно её место всегда было рядом с этим мужчиной, и удивляясь, как она вообще могла выбрать какой-то иной жребий. Конечно, она заговорила первой, я имею в виду внятно, потому что эмоциональные высказывания, последовавшие за её порывистым «О да!», не были ни связными, ни заслуживающими упоминания.
– Фридрих, почему вы не…
– Ах, небо, она насфала меня по имени, как никто не называл с тех пор, как умерла Минна! – воскликнул профессор, останавливаясь в луже, чтобы посмотреть на неё с восторженной благодарностью в глазах.
– Я всегда называю вас так про себя – я забылась, но я больше не буду, если вам это не нравится.
– Не нравится? Это для меня милее, чем я могу выразить словами. А также говори мне «ты», и я скажу, что твой язык почти так же прекрасен, как мой.
– Не слишком ли сентиментально слово «ты»?» – спросила Джо, про себя подумав, как же прекрасно это односложное слово.
– Сентиментально? Да. Слава Gott, мы, немцы, ещё верим в сентиментальность и сохраняем молодость таким образом. Ваше английское «вы» звучит так холодно, говори мне «ты», дорогая моя, это так много значит для меня, – умолял мистер Баэр, больше похожий на романтичного студента, чем на серьёзного профессора.
– Ну, тогда почему ты не сказал мне всё это раньше? – застенчиво спросила Джо.
– Теперь я должен открыть тебе своё сердце целиком, и я с радостью это сделаю, потому что ты должна будешь заботиться о нём в дальнейшем. Видишь ли, моя Джо, – ах, какое милое, забавное маленькое имя – у меня было желание кое-что сказать тебе в тот день, когда я прощался с тобой в Нью-Йорке, но я решил, что ты была помолвлена с тем своим красивым другом, и поэтому я промолчал. Сказала бы ты мне тогда «да», если бы я не промолчал?
– Я не знаю. Боюсь, что нет, потому что в тот момент у меня вообще не было сердца.
– Фуй! В это я не верю. Оно дремало, пока сказочный принц не прошёл через лес и не разбудил его. Ах, ну что ж, «Die erste Liebe ist die beste»[165], но такого я не ожидал.
– Да, первая любовь – самая лучшая, но можешь быть доволен, потому что у меня никогда не было другой привязанности. Тедди был всего лишь мальчишкой и вскоре справился со своим маленьким капризом, – сказала Джо, стремясь исправить ошибку профессора.
– Хорошо! Тогда я буду счастлив и уверен, что ты отдала мне всё. Я так долго ждал, что становлюсь эгоистом, как ты сама потом увидишь, Professorin[166].
– Мне нравится, – воскликнула Джо, в восторге от того, как он её назвал. – Теперь скажи мне, что наконец привело тебя сюда именно тогда, когда я хотела тебя видеть?
– Вот это. – И мистер Баэр достал из кармана своего жилета маленькую потёртую бумажку.
Джо развернула её и смутилась, потому что это было одно из стихотворений её сочинения, которое она послала в газету, платившую за стихи, что и объясняло её попытку отправлять их туда наугад.
– Как это могло привести тебя сюда? – спросила она, гадая, что он имел в виду.
– Я нашёл его случайно. Я узнал его по именам и инициалам, и в нём была одна маленькая строфа, которая, казалось, звала меня. Прочти и найди её. Я буду следить, чтобы ты не наступила в лужу.
НА ЧЕРДАКЕРяд сундучков под слоем пыли,Их здесь четыре – тусклых, старых…Давным-давно их смастерили –И отдали детишкам даром.Пустое место в сундучишкахКогда-то наполняли дети…Четыре имени мальчишкаНа крышках сундучков отметил.И на стене, чердачной, тёмной,На лентах выцветших над нимиЧетыре ключика укромноВисят – по ключику на имя…Их с детской гордостью в дождливыйДень привязали… прячет каждыйИз сундучков – следы счастливыхИсторий, прожитых однажды.На чердаке – тенистом, тесном,Играли четверо детишек,И слушали ребята песнюДождя, несущуюся с крыши.Вот имя старшей, «Мэг», – на гладкойИзящной крышке. И я вижуКоллекцию вещей, их краткоДля вас я перечислю ниже.Стихи, и свадебное платье,И туфелька, и детский локон,Игрушек нет – близняшкам дать ихПора пришла – так больше проку –Для новой жизни, новой пьесы…О мать счастливая! Ты слышишьПрипевы колыбельных песенДождя с остроконечной крыши?На поцарапанной, помятойСундучной крышке – «Джо». ТрофеиВолшебных стран чудаковатыхТам спрятаны. Вот куклы-феи,Но без голов. И звери, птицы,И стопки рваных книг… как пёстро!Мечтанья – им не воплотиться,Стихи, написанные сёстрам,Но не дописаны, нескладныРассказы, дневники и строчкиИз писем, страстных и прохладных, –Нигде нельзя поставить точку.Здесь память о былом и планы…Хранилище полно намёковНа участь женщины, что раноВзрослела в доме одиноком.И слышу я в дожде печальныйРефрен: «Ты будь любви достойна,Любовь придёт» – припев
