еще в большей степени дружеской связью супругов и почти полной их идеологической солидарностью445. Мы видели, как сочувственно отнесся Царь после принятия поста верховного главнокомандующего, вызвавшего его отъезды из Царского в Ставку, к вмешательству А. Ф. в государственные дела. Через год ничего не изменилось. И когда А. Ф. писала 14 августа, что «наш Друг постоянно советует Шт. говорить со мной обо всем, так как тебя здесь нет, для совместных обсуждений с ним всех вопросов. Меня трогает, что старик доверяет твоей старухе», Царь ей отвечал 23—24 сент.: «На твоей обязанности лежит поддерживать согласие среди министров. Я так счастлив, что ты нашла себе подходящее дело… Ты действительно мне сильно поможешь, если будешь говорить с министрами и следить за ними». Вероятно, в этот момент Николай II не допускал и мысли, что он совершает неконституционный акт. Он отнюдь не был «манекеном», который подписывал то, что ему давали. Он даже раздражался иногда на свое «Солнышко», когда та при свойственной ей изменчивости склонялась к иному решению, чем то, которое было принято «по взаимному обсуждению» и соглашению. «Невыносимо, – писал муж жене 14 июля 1916 г. по поводу предложения А. Ф. отложить назначение проф. Рейна министром здравоохранения до окончания войны446, – не могу менять своих точек зрения каждые два месяца».

Совершенно естественно, что мысль о необходимости обезвредить и укротить «Валиде», о чем так определенно твердила в своих ноябрьских письмах жена московского Юсупова, расширяется в общественном сознании в проблему о необходимости «ликвидировать» так или иначе «пагубное влияние» обоих носителей верховной власти: «Никогда Россия не видела таких черных дней и таких недостойных представителей монархизма», – писала жена Родзянко 19 декабря своей постоянной корреспондентке Юсуповой. «Теперь ясно, – писала она уже конкретнее через два месяца (12 февраля), – что не одна А. Ф. виновата во всем, он, как русский царь, еще более преступен». Юсупова-мать и в ноябрьских письмах к сыну, наряду с укрощением «Валиде», ставит вопрос о необходимости «сократить» и «управляющего», т.е. Николая II. Так, 25 ноября по поводу думских речей и «всего, что произошло», она пишет: «…все, что я говорила вот уже два года, встречается слово в слово в этих речах, и общее течение событий идет, как я предсказывала, точь-в-точь, когда мне говорили, что я преувеличиваю и что все это разберется после войны! Они тогда понять не хотели, что война задерживается и меняет свой курс благодаря этим событиям. Этого тоже не хотел понять Медведев (т.е. Родзянко) и смотрел на мои слова, как на бабьи сказки! Теперь поздно, без скандала не обойтись, а тогда (т.е. в дни верховного командования вел. кн. Н. Н.) можно было все спасти, требуя удаления “управляющего” на все время войны и невмешательства Валиде в государственные вопросы. И теперь я повторяю, что, пока эти два вопроса не будут ликвидированы, ничего не выйдет мирным путем, скажи это дяде Мише (т.е. Родзянко) от меня».

Эти настроения, захватывая великокняжескую семью, великосветское общество, думские и общественные круги, переносятся в военную среду и находят отклик на фронте. Та же Родзянко передает своей сестре (в февральском письме) со слов бывшего у нее «офицера с фронта», что настроение «в войсках теперь возбужденное против их обоих, как никогда». «Глупые», по мнению А. Ф., разговоры об ответственном министерстве отступают на второй план, ибо бесполезно предаваться «иллюзиям» о возможности дальнейших попыток «наладить совместную работу с настоящей властью» (из декабрьской речи кн. Львова). От «призраков» надо отвернуться. Как характерно, что и стоящий как бы вне политики кн. Сер. Волконский, творец науки о «законах речи», пишет из деревни своему брату, бывшему члену думского президиума, все еще остававшемуся тов. мин. вн. д.: «Тебе пора переезжать: в квартире воняет, и ремонтировать нельзя»447.

Простоватый, но прямой и искренний человек, ген. Шуваев, покидая пост военного министра, приехал к Протопопову, и между ними произошел такой диалог. «Он сказал резко, – показывал Протопопов в Чр. Сл. Ком.: “А. Д., уходите, вот что”. “Я ответил, обиженный его тоном: “Что такое? Уйду, когда Царь мне это скажет; почему уйти?” – “Вы погибнете”. – “Все мы погибнем! Д. С., это Божья воля”. Он заплакал»448

Надвигалась полоса других разговоров – о «дворцовом перевороте», когда в Петербурге, по свидетельству Маклакова, стал ходячим афоризм: «есть только одно средство спасти монархию, это устранить монарха», когда даже Тиханович из далекой Астрахани писал самому носителю верховной власти: «раздаются голоса об удалении Царя», «громко упоминается имя Павла». Как нельзя ярче эту заговорщическую словесность можно передать воспоминанием Бьюкенена о том, что происходило в январе на одном из обедов в английском посольстве: «Один мой приятель, занимавший высокий пост в правительстве, заявил, что вопрос заключается лишь в том, убьют ли и Государя и Государыню или только последнюю». Секретарь французского посла гр. Шамбрен, описывая знаменательный завтрак у вел. кн. Map. Пав. 29 декабря (о нем приходилось уже упоминать), рисует совершенно исключительную обстановку: хозяева неожиданно оставляют гостей, удаляются в соседнюю комнату, и впечатлительному французу мерещится прячущийся там вел. кн. Ник. Мих., который делает столь выразительные жесты, что автор «писем к невесте» картинно воображает себе драму, разыгравшуюся в давно прошедшие времена в спальне имп. Павла I… Разговоры приняли и некоторое реальное очертание в проектах «доморощенных юань-шикаев», по выражению записки Деп. полиции, которая довольно верно, в сущности, определила психологическую цель заговорщических действий – «спасти Россию от революции и позорного мира». Эти планы, рождавшиеся не только в раскаленной атмосфере тыла (вспомним появление в салоне председателя Думы приехавшего с фронта боевого ген. Крымова, закончившего, по словам Родзянко, при общем сочувствии свой доклад приблизительно так: «Переворот неизбежен, и на фронте это чувствуют. Если вы решитесь на эту крайнюю меру, то мы вас поддержим»), изложены мною с возможной фактической полнотой в книге «На путях к дворцовому перевороту»449.

II. Убийство Распутина

Первым предвозвестником назревавших событий явилось устранение знаменитого «старца». Тот, кто прочтет «Записки» вел. кн. Николая Михайловича и познакомится с его наблюдениями над «эстетами», инсценировавшими 16 декабря «средневековое убийство» в особняке на Мойке, с некоторым скепсисом отнесется к ходульному пафосу в воспоминаниях Юсупова, озаглавленных «Конец Распутина», в воспоминаниях, на которых слишком явно сказалось непосредственное влияние существовавшей уже к