утрачивали осмысленный блеск, хотя он все еще был в сознании. Смотрел на его лицо, которое еще недавно было таким злым и безумным, и горечь разрывала меня изнутри. Перед смертью все были равны… Теперь это была уже не озверевшая «морда» каннибала-шизофреника, злая и перекошенная, а напуганное и передернутое агонией лицо самого обычного человека, слабого и ничтожного перед лицом неизбежности. И глаза… Как у ребенка. Большие, перепуганные… Смотрел в эти глаза, из которых медленно уходил блеск жизни, и мне казалось, что начинал видеть душу этого несчастного человека. Такой взгляд не видел еще нигде и никогда… Но не мог спасти его, это было выше человеческих возможностей. Все, что мог для него сделать — не бросить его и побыть с ним в последние мгновения его короткой жизни.

Тело Кэссиди изогнулось в резкой судороге, но он все еще пребывал в сознании. Только прижал его грязную, перепачканную в крови голову к своему плечу и погладил по лбу.

— Сейчас пройдет… пройдет, — немея от ужаса, прошептал, безумно смотря в одну точку перед собой и прижимая его к себе, несмотря на усиливающиеся предсмертные судороги.

Его тело начало выгибаться с ужасной силой, а лицо исказилось страшной гримасой боли. Он, должно быть, вдохнул собственную кровь, потому что из его рта пошла розоватая пена… Отпустил его голову, положив на свои колени, Рид еще несколько раз выгнулся неописуемым образом, а затем все его напряженные мышцы вмиг расслабились. Он обмяк, склонив голову на бок, и понял, все закончилось…

Рид умер у меня на руках.

Его лицо, до того передернутое болью, страданием, теперь стало таким умиротворенным, безмятежным, спокойным. В глазах больше не было ужаса. Он не дышал, и сердце его уже не билось. Тихо сидел над его похолодевшим телом, опустив голову и продолжая по-прежнему смотреть в опустевшие глаза. На моих руках никогда до этого не умирал человек.

Что он видел в своей недолгой жизни, кроме горечи и страданий? Общество и даже родная семья отвергли его, отправив сюда. Да, он совершал ужасные злодеяния, но кто заложил первый кирпич в этот страшный фундамент? Ведь многие психические отклонения происходят из детства. Мне почему-то казалось, что у этого человека его и не было. Теперь же он наконец-то обрел покой.

Не смог его спасти, да и кто смог бы на моем месте? Рид пытался меня убить, убить безжалостно и не задумываясь, но поступил бы бесчеловечно, если бы отвернулся от него в последний момент его жизни, поддавшись злобе или эгоизму. Нет ничего хуже смерти в одиночестве, опыт умирания уникален для каждого человека. Кто-то, может быть, предпочел бы уйти один, без посторонних глаз, но был точно уверен, Рид испугался смерти. Он боялся оставаться наедине с ней. И все, что мог для него сделать, — разделить этот ужас и эту боль с ним. Просто подержать его за руку. Утешить. Подарить ему хоть какое-то тепло в последнее мгновение. Этого никто никогда не делал, уверен. Смотрел на его лицо и не мог принять тот факт, что он умер. Что он был минуту назад, а теперь его больше не было. Мне было больно. Сколько же жизней забрали эти жуткие стены?

— Спи спокойно, все закончилось, — негромко проговорил и осторожно закрыл навсегда большими пальцами его глаза.

Он не заслужил такой судьбы. Никто не заслуживает, даже самый последний из нас. Аккуратно подняв обескровленное худое тело Кэссиди, отнес его на стоявшую возле стены невысокую кушетку и уложил на нее. Осторожно убрав с бледных заострившихся скул покойного растрепавшиеся волосы, поправил его голову и сложил руки ему на груди, после чего присел около него, не сводя глаз с его умиротворенного лица. К горлу подступил ком.

— Прости меня за то, что не смог спасти тебя, — дрогнувшим голосом прошептал, — тебя… и всех остальных. Я тебя тоже прощаю. Покойся с миром.

Поднявшись на слабеющих ногах и оглядев свою испачканную сверху донизу в крови Кэссиди одежду, тихо и не оглядываясь вышел в коридор…

Медленно прошел до конца коридора, ничего не замечая и смотря в одну точку перед собой. Перед моими глазами словно завис образ умирающего Кэссиди: его передернутое болью лицо, судорожно цепляющаяся за меня ледяная рука, округленные от предсмертного ужаса глаза… Он погиб только по своей собственной вине, но мое сердце рвалось от осознания того, что не смог его спасти. Последними словами несчастного пациента были не какие-то пространные изречения, а простое и полное отчаяния «помоги мне»… Мольба о помощи, обращенная ко мне. Сделал все, что было в моих силах, но на самом деле не сделал ничего. Позволил ему умереть.

Остановился, пошатываясь, и медленно закрыл глаза. Как же больно было…

Сколько смертей видел за эти последние часы, сколько страдания, безнадежности, безумия, сколько диких криков слышал… Это