загодя трос и протягивалм «Банан». Он то вообще порогов не чувствовал. Разведчик заводил экспедиционный водоход, а тот в свою очередь обычные и все вместе, плоты.

Сам же страховки вместе со всеми растягивал, жилеты на всех одеты — хорошо, что подготовился, а то бы даже не представляю, сколько народу утопло бы. По пояс или по грудь в воде, с рупором... Грозот от воды страшный стоит.

А на последнем пороге, Кривец вообще водоход перевернуло… Охренеть! Я даже не представлял с чем столкнусь, и ливни, как назло, зарядили. Вот здесь и пригодился водолазный костюм. Ничего, справились, правда одна лошадь ноги переломала, но мы её в котёл определили, а сам водоход быстро починили, запчастей с лихвой взяли. Как знал. Шли и днём, и ночью при свете факелов, чем едва не довели Борща до сердечного приступа. И всё же на Шексне две недели оставили, хотя частью и обустроили русло. По-хорошему, в обустройство порогов вкладывать и вкладывать.

К Бело-озеру вышли аккурат в сезон штормов. Вообще оно довольно глубокое, имеет чистую воду и каменистое, по большей части глинистое дно. Белая глина во время штормов смешивается с озерной водой и окрашивает её в белый цвет, от этого и название.

Любопытное явление можно наблюдать здесь после заката: небо над озером черное, а вода словно со дна светится фосфоресцирующим светом, сначала слабым, затем разливающимся по всей поверхности, белым, мерцающим, переливающимся…

В озеро впадает около шестидесяти рек и ручьев. В многоводье их бывает и больше, но немалая их часть к концу лета пересыхает. Единственная судоходная из всех этих рек — Ковжа. А вытекает из Белого озера лишь Шексна. Озеро приличное, до сорока километров в диаметре, но глубина небольшая: до семи метров, есть ямы до пятнадцати и даже до двадцати метров. Откуда частица «до» Разве нет точных величин? Нет. Границы озера… меняются. Берега низкие, грунты илисто-песчаные, у берега почти на километр — мелководье, поэтому Белое озеро то разливается и расширяется, то опять сужается.

За счёт протяженного мелководья у берегов озера образуются очень высокие волны, а ветра здесь сильные и затяжные, особенно осенью. Кораблям к берегу подходить неудобно, спрятаться от ветра и волн негде — бухт и заливов по берегам нет, поэтому судоходство на Белом озере очень рискованное: сколько стругов и насадов затопило в шторма никто не знает, сколько рыбачьих лодок разбило в щепки — не сосчитать! Десятками гибли, поэтому городок стоит на правом берегу Шексне, там, где впадает речка Васильевка. Несколько судов встали в посаде, а основной караван погнал вдоль берегов на Ковжу, благо понтоны и водоходы катамаранного типа могли выдерживать опасные шторма без опасности затонуть, чего не скажешь о местных судах, они словно сельди набились у пристани.

Княжество Белозёрское молодое, ему только сто лет стукнуло. Интересно прежде всего той же рыбой и торговлей. У Белого озера есть особенность: зимой здесь не происходит заморов рыбы, то есть она не гибнет от кислородного голодания. Поэтому здесь водятся чувствительные к аэрации вод рыбы — снеток и ряпушка. В Белом озере полно стерляди и осетров, иногда заплывают сюда и белуги. В водах ловится рыбка подешевле — судак, снеток, щука, лещ, берш, синец, чехонь, ерш, плотва, окунь, уклея, налим, жерех, красноперка, ряпушка, язь, карась, линь, голавль, густера, елец, пескарь.

Рыбка куда дешевле, чем в Ярославе и её много, но у нас места хватит, прикупим. Сменяем её на Новосильскую и Козельскую пшеницу, её здесь за лакомство почитают. Рыбы много. Питаемся хорошо. Батраки бока округлили на деликатесах, мясные консервы сберегли, а собаки наши до чего привередливы. От костей рыбьих и требухи нос воротят, мясцо им подавай.

Князь здешний Роман Михайлович по прозвищу Романчук родом из Ростовских князей и праправнук Чингисхана, через свою бабку, дочь хана Сартака.

Место бойкое, сюда сходятся волоки на Белое море, Сухону, Обь, Онегу и потому прибыльное и рыбка та же. Не зря Калита выкупил у Узбека право собирать здесь дань и дочкой подстраховал. Правда два года назад Узбек-хан ярлык отнял, испугавшись усиления данника и передал его зятю Калиты, князю Роману Михайловичу. Несмотря на отсутствие ярлыка ползучей колонизации он не прекратил, отчего Романчук связался тверским и Новгородским князем и гнить бы ему сейчас в степях по Сараем, если бы не добрый дядюшка "Прохор".

На пристани встречал Радим и белозерские бояре, прознавшие о большом караване, что поднимался по буйной Шексне. А мой парадный выход приятно поразил встречающих.

— Здрав буде, Радим! — я по дружеским обнял парня.

— Выходит, не хоронишься уже, Мстислав Сергеевич? — оробевшим голосом спросил боярин.

— Нет нужды. Пошли ко мне, посидим. А вы бояре князю передайте буду непременно, но позже.

Шатры уже разбили, утеплённые, и мы расположились около небольшого очага в форме костровой чаши. Подали шашлыки из осетрины и горячий глинтвейн.

— Порадуешь меня али нет?

— Сторговал добро. Отдали берега Онеги от Шуйского до Шуньского погоста на сорок поприщ. Опосля, как и наказывал, грамоты заповедны вымучил на железо, медь, свинец белый и черен, уголья, древа и прочее. Отдал же сто сорок рублей новгородских, с бумаги сими в Тихвинский погост явился опосля и сюда, две седмицы уж дожидаюсь. Бояре Обонежской пятины за дурака меня посчитали. Ладно бы на юге взял, а тама севера, глушь. Одни корелы живут. А точно медь есть? А то зазря такую прорву серебра отдать…

— Не сомневайся. Помогли людишки Ипата?

— Есть немного. Да больного много мытарей в Новгороде. Дивились на карты твои лепые, одно же всё одно ободрали, хотя за бумаги и благодарили душевно. Помог больше гость из Золотой сотни Путислав Носович, сродственник ушкуйника, что со мню ездил. Товар наш взял по доброй цене, купил подворье рядом с Готским двором и обещался поспособствовать в приобретении землицы на Котлине и торге городовом. Так глаголил: «Зерно, нити, лампы — усё везите, разом за них серебро отдам, медлить не буду». В книжицу же твою аки клещ вцепился и просил более ту никому не показывать.

— Добро коли так, может и наведемся в зиму в Новгород.

— Ты только боле меня не отправляй никуда. Торг не моё, не сдюжу боле. Так и хотелось этим кровопийцам кишки выпустить. Насилу сдержался. И вообще я на тебя в обиде! Меня, значит, в Новгород сплавил, а усю славу себе забрал?

— Какую славу то?

— Кто Александра Михайловича из полона освободил и Глебову башню