Шрифт:
Закладка:
Все идиоты в этом мире идиотов
и каждый идиот идёт отдельно
Все патриоты в этом мире идиотов
и каждый патриот идёт отдельно
И каждый идиот по-каждому живёт
В этом мире
в этом мире
каждый – идиот
1965
Ну
говори
говори
говорить легко
1970
В конце 1970-х Сигей и Никонова переехали из Свердловска в Ейск, где организовали самиздатский журнал «Транспонанс» – важнейшее издание «второго авангарда», ориентировавшееся на всю мировую авангардную повестку. В «Транспонансе» печатались произведения корреспондентов Сигея и Никоновой со всего мира – впрочем, особенно тесную связь «Транспонанс» поддерживал именно с кругом ленинградского авангарда. Вокруг журнала возникла группа трансфуристов, в которую вошёл и один из хеленуктов А. Ник; в 2016 году антология трансфуристов вышла в издательстве «Гилея».
Совершенно отдельный случай в истории «второго авангарда» – Елизавета Мнацаканова (1922–2019). Профессиональный музыковед, с 1960-х она создавала тексты на стыке визуальной поэзии и музыкальной партитуры. В 1975 году она эмигрировала в Австрию, и наиболее близкие ей по поэтике авторы – именно австрийские: Ингеборг Бахман и особенно Эрнст Яндль. Для Мнацакановой начала 1970-х важен интроспективный разговор о природе поэзии:
Слово без просвета
Слово – где оно?
Слово – окно
в молчание матери-смерти
над моим над твоим бессмертием.
Слово – ловлю тебя
за пустотой вечереющих крыш
за пустырями ничьих надгробий
за синей изморозью подобий
суток, за ночной синевой ночей выше
тополя на белой постели дня –
ловлю, ловлю тебя в
неизвестности кем-то прожитой
жизни, ловлю тебя обхватив и обняв
кистью волшебной руки моей, всей нежитью
памяти волшебной моей и недолгой
Среди более поздних вещей Мнацакановой наиболее значительна книга «Das Buch Sabeth», создававшаяся на протяжении нескольких лет: текст в ней располагается по всему пространству листа, образуя не столько узоры, сколько инструкции для воображаемого многоголосного исполнения; музыкальность структуры книги – в постоянных повторах, сближении созвучных слов:
НАСтанет МАРт как будет МРАк насТАМнет
Нестанет НЕ станет настанет НАС
НЕстанет НЕ НЕ НЕ станет
НАС как будет март нас станет
не станет нас как будто март устанет
НЕ СТАНЕТ НАС но БУДЕТ МАРТ настанет
и снова встанут СВЕТЛО вечера
но МРАк нагрянет будто МАРт нас тянет
В начале 1970-х в круг общения Мнацакановой входили будущие основатели московского концептуализма – Лев Рубинштейн и Андрей Монастырский; последний вспоминал: «Мнацаканова была проводником, который нам показал другой тип текстообразования в поэзии. Не такой вот: "бу-бу-бу, бу-бу-бу", как поэзия обычная или сюрреалистические образы, а более структурные, контекстуальные сферы».
Другой полюс визуальной и комбинаторной поэзии – работа Дмитрия Авалиани (1938–2003). В конце 1960-х он был близок к поэтической группе, в которую входили Леонид Иоффе, Михаил Айзенберг и Евгений Сабуров, но по сути всегда оставался одиночкой. Авалиани был одним из главных мастеров русской комбинаторики, автором многочисленных палиндромов («Муза! Ранясь шилом опыта, / ты помолишься на разум»), анаграмм («Слепо топчут – / После почтут») и, конечно, амбиграмм, которые он называл листовертнями: при переворачивании листа, например, сочетание «МУЗА И / ЭТИКА» давало «КЛИШЕ / И РЕБУС», а «ИДЁТЕ / В МАГАЗИН» – «НИЧЕГО / НЕТ ТАМ». Опыт Авалиани по-прежнему остаётся основополагающим для современных поэтов, работающих с комбинаторными жанрами, – например, Германа Лукомникова или Валерия Силиванова.
Дмитрий Авалиани.
2002 год[426]
Камнем преткновения в спорах о русской поэтической форме всегда оставался свободный стих. В русской поэзии он ведёт историю с XVIII века, но до середины XX века оставался маргинальной формой, несмотря на опыты таких великих поэтов, как Блок, Хлебников, Кузмин и Мандельштам. Официальная советская критика недолюбливала верлибр, считая его то ли проявлением «формалистической» вседозволенности, то ли просто неумением «писать как следует», – и такое отношение к верлибру бытует в обывательском сознании до сих пор. Настоящий взлёт русского свободного стиха начинается как раз в 1960–70-х и связан с именами таких поэтов, как Владимир Бурич, Геннадий Алексеев, Вячеслав Куприянов и Арво Метс. Они были не только практиками, но и теоретиками свободного стиха, отстаивая равноправие этой формы с традиционной силлаботоникой – и не без успеха: их стихи, пусть и немногие, попадали и в официальную печать. На самом деле поэтов, обращавшихся к верлибру, было куда больше: в составленную Кареном Джангировым «Антологию русского верлибра», изданную в 1991 году, вошли стихи 360 авторов – среди них и такие традиционно «силлабо-тонические» авторы, как Арсений Тарковский, Давид Самойлов или Юрий Левитанский; опубликованы здесь и тексты лианозовцев, и даже популярной в 1980-е целительницы Джуны.
Довольно частая тема русского верлибра – сама правомочность его существования. Много говорилось о какой-то обособленности свободного стиха от «обычной» поэзии; характерно, что в сборниках Вячеслава Куприянова (р. 1939) «стихи» отделяются от «верлибров». Но, разумеется, за пределами поэтологии, подчас достаточно наивной, верлибр оставался мощным выразительным средством, применимым и к небольшим, и к очень масштабным задачам; кроме прочего, он связывался с нонконформистским неприятием рифмованных «кирпичей», которыми полнилась официальная печать. И хотя политический потенциал русского верлибра, сопоставимый с работой американских битников, проявился только в постсоветское время (если не считать такой конъюнктурной, по сути, вещи, как большая поэма Евгения Евтушенко «Мама и нейтронная бомба»), русские верлибристы позднесоветского времени создали выдающиеся тексты, встающие вровень с работой таких мастеров верлибра, как Тадеуш Ружевич или Пабло Неруда, переводы из которых тоже были важны для укоренения верлибра в русской традиции.
Владимир Бурич (1932–1994), один из переводчиков Ружевича, писал, что «приход к свободному стиху объясняется стремлением к максимальному авторству во всех элементах создаваемого произведения», имея в виду, что автор верлибров (термина «верлибр»
