– Отвечай! И не вздумай лгать.

– Подруги. Конечно! К чему эти вопросы?

– А отца своего ты любишь? Войтека любишь сильнее меня?

На мгновение глаза Сильвии расширились еще больше, но потом меж бровей появилась глубокая складка.

– Откуда ты знаешь о нем?

– Неважно откуда… Отвечай мне! Правду говори!

Сильвия опустила голову и задышала шумно, с присвистом. Синие волосы ее слегка колебались, в такт покачиваниям вагона.

– Я люблю своего отца. – Наконец, проговорила она. – А тебя… Насколько много ты знаешь?

Я подалась вперед, и ухватившись пальцами за подбородок Сильвии, приподняла ее лицо на себя.

– Больше, чем тебе хотелось бы. Я знаю, что ты доносила своему отцу информацию о Григоровиче, знаю о ваших с Войтеком планах по поводу остановки совмещения, но не знаю, каким образом вы собираетесь это сделать… Ты так и не ответила на мой вопрос, Сильвия.

Страх в глазах Сильвии мешался с холодной яростью, и… мне нравилось. Я впервые видела ее такой – настоящей, обнаженной в душевном смысле. Сейчас, она быть-может даже попытается убить меня. Но это вряд ли… Сильвия не совершит столь опрометчивый поступок, если она действительно так умна, как я думаю.

– Первые годы проживания в клинике, я лишь использовала тебя для… для получения информации. – Я ожидала от нее этих слов, и потому ранили они меня не сильно. – Ты считаешь себя отличным манипулятором, Ева. Но тобой манипулировать также очень легко. Ты жаждешь любви, дружбы, близости, и эмоций, которые все это дает... В свое время, ты, видать, этого недополучила, или у тебя это отняли. А я… Я сразу увидела, насколько тебе это необходимо, и приняла во внимание. Я дала тебе то, чего ты так хотела, и манипулировала тобой.

– После подобных речей, ты должна была бы уже быть мертвой. Я удивляюсь себе… Ладно. Продолжай.

Сильвия более не отводила взор, и складка меж ее бровей никуда не исчезла. Она хочет казаться храброй, но я-то вижу, что ее колотит дрожь…

– Мне очень важен мой отец и его цели. – Продолжила Сильвия. – Думаю, в этом ты можешь меня понять. Мы пытаемся остановить совмещение. Это важнее Григоровича и его дел. Это важнее всего.

Да, я могла понять…

Вороньи крики зазвучали вновь, но на этот раз куда громче… Я поморщилась. Эти крики уже совсем близко, но не у меня в голове, а где-то за окном… Так громко… Так много… Будто бы над призрачным поездом тысячи этих птиц.

Я потянулась рукой к окну и подняла шторку, пытаясь разглядеть за стеклом хоть что-то, кроме синих силуэтов в озере и мелькания фонарей.

Вороны… Я, внезапно, действительно увидела их! Увидела во тьме, потому что они были чернее самой ночи… Великое множество ворон, с глазами, горящими красным, летали над поездом, преследовали поезд, гнались за ним… За ним… А может-быть за мной…

– Ты слышишь, Сильвия?

– Что именно?

– Вороньи крики.

– Нет…

Я опустила шторку.

– Сильвия… Ты сказала, что использовала меня в первые годы пребывания в клинике, и ничего ко мне не чувствовала. Что ты чувствуешь сейчас?

– Я могла бы соврать, но врать не буду. В какой-то период я ощущала к тебе что-то вроде привязанности. Но вся моя беда в том, Ева, что я не умею дружить и любить по-настоящему. Я пыталась, но не смогла научиться…

– Но отца-то ты любишь, ты сама мне об этом говорила.

– Да, говорила. Но я не знаю, можно ли это назвать любовью. Это гипертрофированное чувство долга, разбавленное каплей привязанности. Я не умею любить… Я ощущала к тебе подобную привязанность, Ева. Да и сейчас, наверное, ощущаю. Но опять-таки, я не могу назвать это любовью.

Господи, да она почти полная противоположность мне, и в то же время в некоторых вещах на меня похожа.

– У меня все ровным счетом наоборот. Я привязываюсь… Черт! Да почти всегда чуть ли не влюбляюсь в людей! Чаще, чем хотела бы, по-настоящему, очень сильно. И, мне кажется, я не умею по-другому. В отношении тебя, Сильвия – все именно так. И я понимаю твои действия в интересах собственного отца. Поэтому, ты все еще дышишь. Потому, что я в первый раз решила понять кого-то, а не сразу убивать. Ты одна из лучших в Аканху, Сильвия. И ты очень дорога мне. Но… Ты мне лгала. Ты доносила о Григоровиче своему отцу. Ты лгунья и предательница.

– Совмещение важнее всего, Ева! Ты же понимаешь, если его не остановить, то умрут абсолютно все, в том числе и Григорович. Всему придет конец, абсолютно всему!

Я усмехнулась, вслушиваясь в вороньи крики.

– А может это вовсе не конец, не гибель, а рождение нового порядка. Ты не думала о таком?

Рот Сильвии болезненно изогнулся.

– Нового порядка?! Это не твои слова. – Покачала она головой.

– Да, это слова старины О’Шея. Ну а чего? Может-быть, все и вправду не столь мрачно, как ты предполагаешь… Ладно. – Я наклонилась к столу и сложила кисти рук домиком, как это иногда делал Григорович. – Говори, что вы там с отцом придумали, дабы остановить совмещение.

***

Сильвия говорила. Я смотрела на ее шевелящиеся губы, и думала, думала, думала… Думала о всяком-разном, о совмещении и его последствиях, но в первую очередь – о ней. Как же она дорога мне! И как я хочу ее убить. Но, ведь я уже твердо решила, не лишать Сильвию жизни… И все же, она должна получить свой урок. Она – красотка, лгунья и предательница.

Поезд несся сквозь колдовской сумрак. Вороньи крики то умолкали, то звучали вновь… Вспышки фонарей пробивались даже через плотную шторку.

– Ты помнишь, год назад, я с Габриэлем и его людьми отправилась на встречу с хонками? – Вымолвила Сильвия. – Тогда, хонки передали нам своего собрата, которого звали Нуадхой.

– Да. Ты меня еще тогда удивила, ведь сама напросилась на это задание. А такое поведение для тебя нетипично. Ты сказала Григоровичу, что отправляешься с его псами, якобы, для подстраховки.

– Именно. – Сильвия кивнула