часа в день, мечтая предстать перед многотысячной публикой в качестве артиста уровня Горовица или Падеревского. Ричард прошел прослушивание в музыкальной школе Истмана, но отказался от предложенной учителем прелюдии Рахманинова до диез минор по той простой причине, что «ее играли все чертовы пианисты в городе». Разрешения сыграть любимое скерцо Шуберта ему не дали.

– К моему удивлению, – вспоминал Краус, – я вполне приемлемо сыграл Рахманинова. Этот старый боевой конь. Бом, бом, бом! Но потом они решили, что маленькая зарплата моего отца слишком высока, чтобы дать мне стипендию.

Разочарованный молодой музыкант отдал себя под опеку отцов-викентианцев в Ниагарском университете, где получил степень бакалавра в 1953 году, после чего перевез свой портативный фонограф в медицинскую школу Джорджтаунского университета в Вашингтоне, где многократное воспроизведение Пятой симфонии Бетховена помогло ему получить медицинскую степень. После службы в военно-морском флоте он окончил ординатуру по психиатрии в Психиатрическом институте Сетона в Балтиморе, став в итоге главным психиатром престижной службы психического здоровья Депола в Рочестере. В дополнение к своим административным обязанностям он лечил около ста пациентов.

Теперь Краус сидел за маленьким столиком напротив замечательной личности иного рода, Артура Джона Шоукросса, и выслушивал неоднозначные откровения серийного убийцы относительно его семьи, тех напряженных отношений, что сложились между ним и родителями («Моя мать говорит, что убила бы его, если бы увидела, что он засматривается на другую женщину, понимаете?.. Мне стыдно за своего отца»), отсутствия интереса к образованию («Я ходил в школу и спал, а потом поднимал голову и смотрел в окно»), многочисленных травм головы, «тридцати девяти подтвержденных убийств» во Вьетнаме, ранений («…шрапнель здесь и здесь, пуля вот здесь»), романа с Кларой Нил, любви к жене, нарушениях сексуальности, а также убийств десяти женщин в Рочестере и одной в округе Уэйн («Ты просто отталкиваешь это от себя и забываешь»). И все это без сколь-либо очевидных признаков нежелания признаваться, хитростей и обмана. Какими бы ни были проблемы серийного убийцы, молчаливостью он не страдал.

3. Ричард Краус

На самое первое интервью я приехал в тюрьму вместе с Роном Валентайном на его шумной красной спортивной машине. На номерном знаке было написано «Защитник», но куда лучше подошла бы надпись «Чих-Чих-Бум-Бум»[26]. Приемная представляла собой мрачное помещение с односторонними окнами. Из ниоткуда вдруг раздается жутковатый голос, и вы попадаете в мир стали, плитки, решеток и шума.

Нам выделили закуток размером где-то полтора на три метра. Я давно понял, что если ты работаешь на стороне защиты, то на льготы рассчитывать не приходится. Судебным психиатрам, которые проводили освидетельствование заключенного для окружной прокуратуры, администрация предоставляла просторный тихий кабинет с кофе и удобными креслами. Мы же с Роном работали в бетонной коробке. Но Шоукросс, казалось, не возражал против этого. Думаю, он привык к тесноте и отсутствию комфорта. С верхнего яруса доносился невероятный шум, затруднявший проведение собеседований.

Едва он начал отвечать на мои вопросы, как я подумал: «Святые угодники, куда мы катимся?» Говорил он, похоже, откровенно, но то, что именно он говорил, в минимальной степени материала соответствовало устоявшимся поведенческим моделям. «Что же такое с этим парнем, черт возьми?» – спрашивал я себя.

Проводя судебно-психиатрическое освидетельствование, обычно я довольно быстро получаю представление о человеке на уровне ощущений. С Шоукроссом такого понимания у меня не возникло. Для оправдания убийств он привел целый перечень невразумительных причин: одна женщина его укусила, другая схватила его бумажник, третья назвала педиком, четвертая слишком громко говорила, пятая утверждала, что девственница…

«Боже мой, – подумал я, – и ты предлагаешь это в качестве оправдания убийства?» Он вел себя совсем не так, как я ожидал, не скрывал своих преступлений и нес сущую чепуху. Да, антисоциальные наклонности были налицо, но что еще? Он не напоминал ни одного социопата, которого я когда-либо видел.

4.

Психиатру не потребовалось много времени, чтобы понять: обычные симптомы посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) у Шоукросса практически отсутствуют. Краус заведовал психиатрическим отделением больницы в соседнем округе Канандейгуа и хорошо знал этот синдром: кошмары, дрожь, учащенное сердцебиение, злоупотребление психоактивными веществами, флешбэки, приступы паники, трудности с адаптацией. В отличие от жертв ПТСР, Шоукросс воспринимал свой военный опыт спокойно и с удовольствием пересказывал свои кровавые истории.

Конечно, некоторые из них звучали не вполне правдоподобно. Зачем, спрашивал себя Краус, ему понадобилось брать на себя роль мстителя джунглей? Чтобы поддержать свое слабое эго? Убедить себя в собственной значимости, в том, что он достоин жить? Что он заслужил право убивать? Намек на менее эгоцентричную мотивацию появился ближе к концу интервью.

Вопрос: Когда у вас впервые возникло чувство, что вы действительно хотите кого-то убить?

Ответ: Э-э, наверное, когда я начал патрулировать джунгли в одиночку… я продолжал думать о своей сестре, младшей сестре Джинни.

Вопрос: Почему вы думали о ней?

Ответ: Ее парень погиб во Вьетнаме, когда я проходил базовую подготовку. Ему снесло пол-лица. У меня был приказ отправиться в Германию, а я отправился домой в самоволку, чтобы повидаться с сестрой и сказать ей, что я полечу во Вьетнам. Я сказал своему командиру роты, что отправляюсь во Вьетнам – или сбегу в Канаду. И меня направили во Вьетнам. Поначалу я ни о чем таком не думал. Потом, примерно семь месяцев спустя, начал кое о чем задумываться.

Вопрос: О чем же?

Ответ: О том, чтобы отомстить за сестру.

В последние минуты первого сеанса интервью Краус спросил Шоукросса, думает ли он, что сможет убить снова. Обычный социопат начал бы страстно отрицать, что он вообще убивал, либо лил крокодиловы слезы и обещал исправиться. Вместо этого Шоукросс прямо сказал: «Я бы солгал, если бы сказал „нет“, и, вероятно, солгал бы снова, если бы сказал „да“.

«На самом деле парень говорит мне, что он сам не знает, что у него на уме, – подумал Краус. – Остается вопрос: почему? Что, черт возьми, с ним не так?»

На парковке возле здания общественной безопасности государственный защитник Валентайн спросил, есть ли шанс у заключенного на психиатрическую защиту.

– Я не знаю, – ответил доктор. – Сейчас у меня больше вопросов, чем до интервью.

Добравшись до своего дома в Хоноай-Фоллс, Краус задумался еще об одной аномалии, которую заметил у убийцы. Какой зрелый 44-летний мужчина выбрал бы женский велосипед в качестве основного средства передвижения, регулярно крутя педали и проезжая около пятнадцати километров по слякотным, обледенелым, перегруженным улицам? Оба супруга работали, и каждый месяц Артур получал от правительства чек по нетрудоспособности на семьдесят три доллара; они, конечно же, могли позволить себе купить подержанную машину. Боязнь вождения, автофобия? Очевидно, нет; он часто одалживал машину у своей подруги Клары. Велосипед казался добровольным выбором – причудливым, необычным, как и