к нашему лагерю, в их глазах горела жажда наживы. Лишь немногие мятежники хотели сражаться с нашей пехотой, стоявшей перед пушками Липтона; впрочем, грабить в нашем лагере было нечего; но некоторые офицеры неприятеля носились по темневшему полю, пытаясь направить своих разбегающихся солдат в нужную сторону и напасть на нас с фланга. Полки врага сильно пострадали от выстрелов батареи Липтона, но противник все же выстроился и приготовился атаковать.

– Внимание! – хрипло закричал я. – Мы должны удержать их. Должны выстоять до наступления ночи!

Вновь запели трубы, и я приготовился соскочить со своего коня, чтобы биться в пешем строю секирой. Земля задрожала, я привстал на стременах, собираясь спешиться и отправить Неистового подальше от поля брани. Однако снова увидел синий стяг Уттербака, а за ним весь его отряд, но теперь скакавший вниз по склону: длинную колонну устрашающих темных всадников, мчавшихся из темноты, направивших длинные мечи в сторону противника. Липтон ошибся, наши кони оказались способны на вторую атаку.

У солдат Клейборна не оставалось шансов, так как жажда наживы заставила их смешать ряды, когда они устремились к нашему лагерю. Теперь они повернулись и помчались в разные стороны, многие гибли с отчаянными криками. Та часть пехоты, что собиралась нас атаковать, не заметила опасности со стороны нашей конницы и осознала, что происходит, только после того, как всадники лорда Уттербака ударили по ним с фланга и тыла. Их строй, превратившись в объятую паникой толпу, тут же смешался и обратился в бегство.

– Ура лорду Уттербаку, – воскликнул я. – Кричите, жалкие плуты!

И мы закричали, а лорд продолжал атаку, оставляя за собой трупы врагов. Уттербак оттеснил противника обратно в кустарник, но враг бежал, не останавливаясь, а наша кавалерия пересекла дорогу, перестроилась и стала преследовать неприятеля. К ним присоединились всадники Баркина, готовые или атаковать врага, или остановить его, если отряду Уттербака придется отступить.

Пушки Липтона смолкли, в быстро наступавшей темноте врага было уже совсем плохо видно. Драгуны Фрера, скрытые сумерками, наступали справа, размахивая самым разным оружием, и неожиданно атаковали врага с фланга, чем окончательно деморализовали армию Клейборна. Мощный далекий грохот, подобный прибою могучего океана, пронесся над полем сражения – тысячи объятых ужасом пехотинцев смяли порядки оставшейся части мятежников, и все солдаты Клейборна потеряли мужество.

– Обратно к изгороди! – крикнул я, размахивая над головой секирой. – Мы атакуем.

Прозвучала барабанная дробь, мы пересекли кустарник и дорогу, заполненную убитыми и умиравшими солдатами, и построились на другой стороне. Дальше мы двинулись на вражескую батарею – пушкари сбежали, покинув орудия. Но я не видел смысла там задерживаться, мы пошли вперед, в ночь, и наши флаги стали темными на фоне затянутого пеленой неба. На пути нам попадались лишь трупы, раненые, пытавшиеся отползти в безопасное место, а также брошенные знамена. Мы собирали знамена как трофеи и вскоре нашли Карросиро – повозку с белым быком, поднятое над ней королевское знамя тихо трепетало на ветру. Я спешился, спустил королевский флаг, снял штандарт с повозки, свернул его и взвалил на плечи. Тяжелый белый шелк с золотой нитью и бахромой весил не менее двадцати фунтов.

Захваченные пушки и знамена – два очевидных символа победы. И того и другого у нас набралось вдоволь.

Мы маршировали дальше и молча преодолели около полулиги, когда стало совсем темно. Дорога свернула вправо и сузилась. Изгородь теперь состояла из редких кустов, которые одиноко росли на обочине, а трава на лугу уступила место мелкой поросли и гравию. На небе появились звезды, в их неверном свете мы увидели нашу конницу, грабившую вражеский обоз. Брошенные фургоны стояли на дороге, цепь из повозок растянулась больше чем на лигу: возницы, квартирмейстеры и гражданские, следовавшие за войском, сбежали. Я видел лишь сотни наших кавалеристов, собиравших добычу.

Никто из офицеров не пытался призвать своих солдат к порядку, напротив, они сами возглавили грабеж. Как только пехота увидела, что происходит, бойцы смешали ряды и присоединились к своим товарищам. Очень скоро под моей командой не осталось никого.

Я проехал вдоль обоза, спрашивая о нашем командире. Половина солдат уже успела изрядно выпить и с трудом понимала мои слова. Некоторые даже начали мне угрожать; другие просто не знали ответа на мой вопрос. Быть может, лорд Уттербак ускакал дальше, настолько увлекшись преследованием врага, что он оставил свою армию позади – такое уже не казалось мне невероятным. Наконец мне удалось отыскать старого капрала, настолько пьяного, что ему приходилось держаться за колесо фургона, чтобы устоять на ногах. Он махнул мне рукой в том направлении, откуда я приехал.

– Лорд Уттербак там, в поле, где оно сужается. Но вам не понравится то, что вы увидите.

– В каком смысле? – спросил я.

Он бросил на меня презрительный взгляд:

– Я хочу сказать, что я не из тех, кто станет учить младенца сосать материнскую сиську или осла скакать на лошади.

Я разозлился, развернул Неистового и поехал обратно. Появилась луна, бледным светом озарившая поле. Теперь я не спешил, но видел лишь темные тела в бурой траве, а потом в тусклом свете луны заметил синий флаг Уттербака, вонзенный в землю рядом с уходившей к северо-востоку скалой. Там стояли две лошади, одна из которых принадлежала Уттербаку; когда я приблизился, то увидел лейтенанта Пьюрифоя, рыдавшего над телом нашего генерал-капитана.

Я соскочил на землю и посмотрел на бледное в лунном свете лицо лорда Уттербака: глаза были закрыты, а выражение свидетельствовало о том, что он принял все требования Необходимости. Я снял перчатку с руки лорда и обнаружил, что она уже остыла. Между рыданиями лейтенант рассказал, что здесь, где дорога сужалась, враг замедлил бег, их скопилось некоторое количество, и они попытались оказать сопротивление нашим солдатам. Сами преследователи ужасно устали, их уже плохо слушались руки и ноги. Один из беглецов поднял пистолет и выстрелил – пуля попала Уттербаку в горло.

Уттербак стал задыхаться, отъехал в сторону, а потом замертво упал на землю.

Пьюрифой оставался рядом с телом, чтобы предотвратить возможное мародерство со стороны толпы, в которую внезапно превратилась армия.

Я сидел возле лорда Уттербака, продолжая сжимать его руку, смотрел на тело и пытался понять, что делать дальше. Армия вышла из-под контроля и будет продолжать грабеж всю ночь. Только утром их можно будет привести в чувство.

Ну а тело может пока оставаться здесь.

Потом я вспомнил про батарею Липтона, находившуюся на холме, и подумал, что мы сможем вернуть тело лорда Уттербака в лагерь на зарядном ящике. Я рассказал Пьюрифою о своих намерениях, потом