Шрифт:
Закладка:
Его роман с этой замужней женщиной причинил ему много беспокойства, и он заставил себя поверить, что несет ответственность за разрушение ее дома. Согласно заявлениям этой женщины, а также из недоставленного письма, которое она написала ему до его исчезновения и которое мы нашли, похоже, что она неоднократно пыталась показать ему, что ее отчуждение от мужа не было вызвано Shield. Тем не менее, женщина была и, как мы полагаем, до сих пор влюблена в Шилда. Также известно, что Шилд был практически влюблен в нее. На самом деле, мы не можем найти никаких записей о его беспорядочных связях до того, как он разорвал с ней отношения.
Более того, среди работ Шейлда было «много стихотворений, которые он скопировал, и все они были в более или менее унылом настроении». Был также старый дневник, в котором были записаны некоторые из его мыслей во Франции во время войны и позже в Ричмонде; они свидетельствовали о «очень явной склонности к душевному унынию и подавленной сентиментальности». Далтон воспроизвел для Хаскелл некоторые записи, сделанные Шейлдом на клочке бумаги:
Из дома.
Бог (или «gov», что означает «правительство»).
Офис.
Город.
Прошлое Безвозвратное.
Совет, которому не следуют.
Хорошие друзья.
Док.
Слабость.
Хорошие друзья.
Теперь надо уезжать из Симбирска.
Я откажусь от тебя, ты называешь меня эгоистом. Ты должен сказать:
Я от тебя откажусь.
Затем Далтон приводит объяснение текста.
Упомянутый выше «Док» — это Годфри, на которого, как выясняется, Шейлд «сильно разозлился» из-за замечания доктора, сделанного в отношении вышеупомянутой женщины. Позже Шилд уладил отношения со своим коллегой, но «считается, что он так и не смог полностью избавиться от этого предубеждения».
Что касается «Out with God», если это действительно должно гласить «Out with gov», то это относится просто к тому факту, что Шилд был непопулярен среди правительственных чиновников, вероятно, потому, что он отказывался разрешать некоторым советским чиновникам пользоваться автомобилями АРА, когда отвечал за транспорт. Однако, если Шилд действительно написал «С богом», «мы, конечно, ничего об этом не знаем».
Что касается «Долой офис», «Мы не можем найти оснований для этого замечания». «Долой город», вероятно, относится к периоду местной критики АРА после «вечеринки». «Мы предполагаем, что в «безвозвратном прошлом» он ссылается на свое «прошлое» в целом и, в частности, на свои отношения с этой замужней женщиной».
Если бы Дюранти был посвящен в такие нефильтрованные свидетельства, он, несомненно, максимально использовал бы их в своих мемуарах 1935 года «Я пишу, как мне заблагорассудится», где вместо этого он предложил эту отборную фантазию:
Личный секретарь Шилда, изможденная темноволосая девушка лет тридцати с небольшим, была убеждена, что это была криминальная группа, и туманно намекнула на роман между пропавшим мальчиком и блондинкой, женой главы симбирского ГПУ, человека, печально известного своей ревностью. Для этой гипотезы не было подтверждения, кроме того факта, что Шилд и дама, о которой идет речь, танцевали вместе на одной из вечеринок АРА и что муж громко заметил, что женщинам-коммунисткам должно быть стыдно танцевать буржуазные фокстроты.
Руководителей АРА в Москве убедили показания Далтона. 28 октября они телеграфировали в Нью-Йорк: «Хотя и не убеждены, но склонны к самоубийству».
Так получилось, что после того, как детективы из Москвы прибыли в Симбирск и приступили к работе, и после того, как поступили сообщения о других убийствах, нападениях и исчезновениях в этом районе, и были обнаружены коричневые оксфорды, и была найдена шляпа Шейлда, и были произведены аресты и предъявлены обвинения, осталось достаточно вопросов без ответов, чтобы поддержать правдоподобную теорию убийства в связи с кражами со склада, которая соответствовала целям АРА.
После смерти отца Шейлда в декабре АРА стремилось возместить ущерб, нанесенный Times, и защитить его вдову от дальнейших разговоров о психическом здоровье и любовных связях ее покойного сына в России. Нью-йоркский офис телеграфировал Барринджеру, близкому другу Шейлда на всю жизнь, которого перевели в Симбирск для участия в расследовании, что они убедили семью, что Шейлд «погиб при исполнении служебных обязанностей... Не было никаких намеков на запутанность связи, и семье никогда не намекали на версию самоубийства».
Барринджеру сообщили, что в качестве меры предосторожности его письма миссис Шейлд задерживаются в Нью-Йорке, и поскольку было бы «преступлением» беспокоить ее предположениями о любви и смерти ее сына, его попросили написать семье в соответствии с официальной историей. Барринджер подыграл, хотя он твердо верил, что его товарищ из Вирджинии покончил жизнь самоубийством: «Изучение его личных вещей ясно указывает на то, что такой шаг был преднамеренным».
Как только американцы в Симбирске поняли, что отсутствие Шилда действительно серьезная проблема, они связались со штаб-квартирой АРА в Казани по открытому проводу, чтобы поговорить с Пэтом Мюрреем. В день исчезновения Шилда Мюррей находился в Симбирске, делая короткую остановку во время речного путешествия из Самары в Казань, свою новую должность. Кажется очевидным, что Мюррея следовало немедленно принять за таинственного американца, который позвонил на пристань, чтобы забронировать место на лодке, идущей вверх по реке, но, очевидно, что-то в конкретных обстоятельствах звонка исключало такую возможность. В любом случае, Шейлд сопровождал Мюррея до пристани, и американцы из Симбирска поинтересовались, не припоминает ли он каких-либо примечательных заявлений или поведения со стороны пропавшего вирджинца за несколько часов до его исчезновения.
Сам Мюррей должен был делать новости, находясь в России, хотя и не такие, которые годились для печати. Колумба Мюррей, родом из Бруклина, работал в консульстве США в Ковно, когда вступил в АРА, сопровождая передовой отряд Кэрролла в Россию в августе 1921 года. Он служил в Москве, первоначально стенографистом, прежде чем летом 1922 года был переведен в Крым, оттуда в Киев, а затем осенью в Казань. Трудно определить, какое впечатление Мюррей произвел на свое начальство и коллег на Спиридоновке, 30. Куинн описал свою работу как «в целом ... удовлетворительную», и это утверждение можно принять за чистую монету. Ироничные «Нестатистические заметки АРА» в информационном бюллетене АРА оказали ему честь, сославшись на «тяжелые административные обязанности Колумба П. Мюррея», что, по-видимому, подразумевает, что двадцатитрехлетний стенограф был довольно завышенного мнения о себе.
Картина проясняется после его переезда в Казань, но только потому, что именно там на него обрушилась трагедия. Чайлдс, которого следует считать свидетелем враждебного отношения, позже вспоминал, что прибытие Мюррея — этого «дерзкого, эгоцентричного молодого человека, к которому мы все сразу невзлюбили» —
