Колонны неприятельской конницы, все время на виду у нас, двигались по дороге, ведущей на северную окраину Федоровки. Головные колонны, на половине своего дневного пути, уже к полудню обошли нас. И справа, и позади нас обходили и настигали нас разъезды.

Учебная команда — арьергардный батальон полка — при приближении конных разъездов с тыла и с фланга без сопротивления сдался. Помощник командира полка полковник Скороход-Левченко, шедший обособленно в 200 шагах в стороне, был окружен группой всадников. Расправы с пленными не было видно.

В дальнейшем новые конные разъезды при попытке приближения к нам были нами обстреляны, затем были обстреляны и наши колонны. На поле брани оставляли убитых и раненых. Я шел в двух шагах рядом с командиром роты капитаном Гудковым. Бедняга был убит: упал навзничь, вздрогнул, вытянулся, глаза закатились…

На половине пути к Федоровке нас несколько человек задержалось у малого хутора для защиты дороги. К хутору на рысях шел конный разъезд, впереди на галопе мчался красный командир, как бы преследовавший побежавших двух наших. Я из чувства самосохранения дал выстрел с упора с колена. Всадник вылетел из седла, конь стал. Разъезд нас больше не преследовал.

Теперь во все время отхода была лишь одна общая поредевшая наша колонна. С этой колонной спокойно шагом, на своем рыжем коренастом коне следовал командир батальона полковник Логинов. Запомнились мне также пешие полковник Зарнак и капитан Фрейман. Большая часть села Федоровка и все наши обозы еще днем были захвачены неприятельской конницей. К вечеру через станцию Федоровка проходил наш бронепоезд, он до темноты дал десяток выстрелов по конным разъездам; это было признаком, что тыл мы еще имеем.

До штаба полка в Федоровку мы добрались в числе около 100, была уже ночь. Штаб был в готовности к отходу. Командир полка полковник Бузун в темноте ночи сообщил нам: «Мною послано донесение, что моего полка больше нет».

Дальнейшее наше следование было — немедленно вдоль железной дороги до Мелитополя и затем на открытой платформе последнего товарного поезда до Джанкоя. 17 октября пехотных частей в Северной Таврии больше не было. Путь в Крым был временно перерезан частями 1-й Конной армии Буденного — наша конница пробивалась в Крым с боем.

Через сорок лет мне писал генерал А. Н. Черепов: «Я был на станции Федоровка, когда на станцию подошел бронепоезд. Влез на крышу вагона, видел маленькую колонну среди неприятельских конных разъездов, приказал бронепоезду открыть огонь по разъездам, был счастлив помочь русской чести. Когда пехота подошла к Федоровке, оказалось, что это были вы».

В довершение всего я должен сказать, что вывел нас из плохой боевой обстановки уроженец Могилевской губернии, 1-го Партизанского генерала Алексеева пехотного полка командир батальона полковник Логинов. Полк вновь, без участия многих из нас, был образован в Галлиполи.

Раздел 5

С. Мамонтов{247}

Последние бои конной батареи{248}

Проигрыш

Вернувшись из десанта, обе батареи пробыли недели две в Керчи. Коновязи и орудийные парки были на большом дворе школы. Обозненко{249} придумал устраивать там занятия с солдатами. Я на занятиях регулярно отсутствовал, и мой плохой пример заразил других офицеров. Брат играл в карты где-то в городе, и играл довольно счастливо. Когда он был в выигрыше, мы шли ужинать в приморский ресторан.

В Керчи нам выдали жалованье. Я получил что-то около 3000 рублей. Офицеры тотчас же стали играть. Я в карты не играл, но в этот раз меня уговорили взять карту. Очень быстро я проиграл 52 000. Проиграл бы больше, если бы капитан Ковалевский не приказал кончить игру и разойтись. Главное, игра не вызывала во мне азарта, а просто я не умел. Очень подавленный, я пошел на нашу квартиру и сказал брату:

— Я проиграл в карты.

— Знаю, мне уже сказали.

— Что же делать?

— Надо платить.

— Как?

— Не знаю.

Я лег на кровать, самые темные мысли вертелись в голове. Заплатить из жалованья я не мог. Надо было выплачивать годами, не тратя ничего на себя. Тогда самоубийство, раз я не мог заплатить долг чести. Но это мне казалось глупо, особенно после десанта, где избежали стольких опасностей, и из-за часа игры, который мне не доставил никакого удовольствия. Но что же делать? Смеркалось. Вошел брат.

— Есть у тебя деньги?

— Да.

Я постеснялся отдать выигравшему мои несчастные 3000. Он их взял и ушел. Я провел бессонную ночь. Господи, Господи, что я наделал! Теперь и он проиграется из-за меня. (Я знал, что он пошел спасать меня.) Почему меня не убили на Кубани? Он вернулся, когда заря чуть осветила окна. Я сделал вид, что сплю, но внимательно следил за ним. Он подошел к окну, и я услыхал шуршание бумаги. Я навострил слух. Деньги?

— Сколько ты проиграл? — спросил он, не поворачиваясь.

— Пятьдесят две тысячи.

Он отсчитал и бросил мне пачку денег.

— Заплати и никогда больше не трогай карт.

Он лег не раздеваясь и сделал вид, что заснул. Я не мог дождаться утра. Как только встало солнце, я пошел к выигравшему офицеру и отдал деньги.

— Что вы, что вы. Я не могу взять от товарища такую сумму.

— Возьмите, потому что я играл серьезно.

— Нет, право, я не могу… Вот что я вам предлагаю. Сыграем на все.

И он достал карты.

— Нет, я больше к картам не притронусь. Я уже заплатил за урок. Я ушел,