направлении на северо-восток. Ночевали в немецкой колонии. Мы сейчас переведены в 6-ю дивизию. Говорят, красные прорвали фронт в Каховке. Заняли Ново-Алексеевку и отрезали нас от Крыма. Обстановка неважная. Да и у меня настроение грустное, или это в связи с осенней погодой. Не видно конца. Мы мечемся в разные стороны, и нас везде сжимает красная лавина. Как бы мы не задушились здесь.

Иваницкого нет, Башлаев убит, Борька Павлов{240} отправлен в кадетский корпус, как «малолетний». Сколько было друзей, остался я один. Теперь новые появились, и опять я один. Поручик Яновский и Солофненко сегодня уехали в Севастополь в командировку за аппаратами.

«И скучно, и грустно». Начинается осень.

Последние дни Партизанского имени генерала Алексеева полка{241}

После Заднепровской операции полк был послан под Большой Токмак, где сменил корниловцев, брошенных на Каховку, и занял позиции, занимаемые перед тем корниловцами.

11 октября. Сегодня пришли в колонию Андребург и остановились. Здесь вырыты окопы в рост. Сделаны пулеметные гнезда и один ряд проволочных заграждений. Окопы, говорят, сделаны на зимнюю кампанию. Будем здесь, значит, держать позиции всю зиму. Справа, в 12 верстах, Большой Токмак, слева, в 8 верстах, железная дорога и село Васильевка.

12 октября. Остаток ночи дежурил в штабе полка. Ночь была неспокойная. Ждали противника, но его пока нет. Днем послали дежурить в окоп. В окопе застава, человек 12. Я у телефона. На бруствере лежит готовый «льюис» и кольты. Пулеметчики дуют в карты. Застава уже не сменяется два дня. Ночевали в окопе. Холодно, всю ночь грелись у костра. Впереди пленные еще кончают проволочные заграждения.

13 октября. Наутро выступили в Ново-Мунеталь, это в 6 верстах. Нас сменили самурцы, они заняли окопы. Сегодня дождь, слякоть, а потом пошел дождь. Мы сидим в Ново-Мунетале, у плиты в громадной кухне немца, печем пышки и пьем горький «принс». Поем, особенно удается:

Пошел купаться Уверлей, Оставив дома Доротею. С собою пару пузырей Берет он, плавать не умея!., и т. д.

…Пронесся слух, что в тыл прорвалась конница красных, тысячи две, три, что она бродит у нас в тылу. Час от часу не легче. Я вышел во двор. Снег падает хлопьями и тут же тает. В конце улицы, с обоих концов, делают баррикады из плугов, борон, самокосилок. Очевидно, против внезапного налета кавалерии.

Часа в три поднялась ружейная и пулеметная стрельба. Оказывается, от Андребурга на Ново-Мунеталь наступает кавалерия. Самурцы отчаянно отбиваются, но, кажется, они уже окружены. Наш полк выступил им на поддержку. Красная кавалерия идет, обходя колонию. Лошади, видно, у них устали, и они идут медленно. Наша батарея бьет на картечь. Видно, как падают лошади и всадники, а они все идут и идут. Обходят уже нас справа. Мы еле вытягиваем ноги из липкой глубокой грязи. Нашу батарею захватили, вырвалось только два передка.

Уже начинает темнеть. Идет дождь. Мы мокрые и грязные. Идем по вспаханному полю. Изредка раздается команда: «Стой!» Останавливаемся и даем несколько залпов, затем поворачиваемся и опять идем. Тяжело, выбиваемся из сил. Петька Щербинин, из 5-й роты, идет рядом со мной. У него в руках целая пачка листовок: «Закон Врангеля о земле». Он идет и по листовке разбрасывает в поле. Везде по мокрому чернозему белеют листочки, а на них большими буквами надпись: «Всяк хозяин своей земли!» (Эх, раньше бы этому закону!)

Красные тоже устали, еле движутся. Они, очевидно, останутся ночевать в колонии и дальше не пойдут. Часам к 9 пришли мы в какую-то другую колонию. Командир полка распорядился выставить заставы вокруг села, расставить пулеметы. Приказано спать одетыми. Зашли к немцу. Комнаты громадные, пустые. Я растянулся на полу и быстро уснул.

14 октября. На рассвете выступили. Ушаков сказал, что дальше он идти не в состоянии, и остался. Куда идем — не знаю. Подмерзло. Идет крупа. Ветер холодный, северный. Прошли верст 12. Хорошая колония. Костел. Достали хлеба. Хлеб хороший, на молоке. Обогревшись, идем дальше.

15 октября. Подошли к селу Богдановка. Утром шли без всякой связи: неизвестно, где наши, где неприятель. День пасмурный, холодный. Идем по равнине. Часов в 10 утра вблизи, где-то влево, раздались орудийные выстрелы. Видны облачки шрапнельных разрывов. Значит, где-то близко позиция. Подходим к обрыву. Под обрывом Богдановка, в широкой долине. Через село идет железная дорога. Вдали видна станция. На путях стоят два бронепоезда, оба дымят. Около бронепоездов кружат всадники. Наши или нет? Посылаем разведку. Бронепоезда наши, а всадники — донцы.

…Расходимся по хатам. Хозяйка нам варит картофель в мундирах. Народ здесь бедный. В хате тифозный больной. Сильный ветер, собирается дождь. Откуда-то стреляют. Снаряды с воем несутся через село. Бьет бронепоезд. Стекла в хате звенят, вот-вот вылетят. В долине ружейная и пулеметная стрельба. Выступаем.

— Быстрее проходи, обозы! Обозы, проходи!

— Нижняя половина села занята красными! — кричит кто-то.

Вправо на горизонте показывается лава красной конницы, ее туча. Они движутся нам в обход. Кавалерии масса. Жутко. Полковник Логвинов едет на лошади верхом. Мы идем по-над лощиной. Логвинов останавливается.

— Батальон, ко мне! Первый батальон, не болтаться! — кричит он.

1-й батальон, кроме Офицерской роты, это главным образом пленные. Они были у Колчака, попали к красным, от красных к нам. Везде их брала в плен кавалерия, так что они страшно боятся кавалерии и при ее появлении совсем теряются. Многие из них уже бегут. Около полковника Логвинова собралась Офицерская рота и солдаты-добровольцы. Эти не подкачают.

Мы дали несколько залпов, но они только на минуту задержали красных. Кавалерия уже шагах в двухстах от нас, отчетливо слышно «Ура!» каждого