— Цепь, вста-ать!

Выключаем аппарат и разматываем катушку.

Бум! Бух! — разорвался снаряд. Одновременно застучал пулемет.

— Ло-жись!

Вышло, что легли как раз на бугорке. Видно, как за дорогой, на опушке леса, тачанка красных строчит из пулемета.

— Цепь, впере-ед!

— Ох, ранен! — вскрикнул рядом поручик Аболишников и уткнулся лицом в землю.

— Можете ползти? — кричит Логвинов поручику.

Поручик поднял желтое лицо, глаза у него стали какие-то бессмысленные, он ранен в живот.

— Цепь, впере-ед!

— Господин поручик! — кричу я Аболишникову. — Можете ползти? Ответьте, а то я снимаю аппарат.

— Передайте… Носилки! — прохрипел он.

— Телефон, не отставать! — кричит Логвинов.

Я крикнул в трубку о носилках, выключил аппарат и, пригибаясь, побежал догонять цепь.

…Уже часа 4 дня. Слева наши роты выбили красных из окопов и пошли на ура. Мы тоже поднялись. Ура! Ура-а!

Красные бросились наутек. Батальон с командиром помчался вперед. Красные шпарят через огороды, заборы, плетни. Валяются винтовки, сумки, ботинки, которые они сбрасывали, чтобы легче было бежать. Забегаю в одну хату напиться воды. Мужик выносит кувшин воды.

— Кавалерию треба… Кавалерию треба! — возбужденно шепчет он, хватая меня за рукав. — Кавалерию на них, сучих сынив! Хиба пишки их догонишь?!

Перед вечером сматываю линию. В поле масса валяется убитых. Деревенские бабы бродят по полю и снимают с убитых ботинки, одежду. До чего дошел народ!

Ночью получен приказ: алексеевцам опять идти в Покровское.

30 сентября. Подошли к какому-то железнодорожному мосту. Рядом паром. Полк медленно переправляется. Целый день проторчали у парома. Смотрю — наша Алексеевская батарея устанавливает орудие куда-то назад и берет прицел. Что такое опять? Говорят, что в тылу замечена какая-то конница. Вечно у нас так! Идем в одном направлении, а сзади, в тылу, у нас опять красные! Нас всегда чересчур мало! Вот и мечемся! Наконец поздно вечером переправились на пароме. Задымили кухни. Неприятельский бронепоезд издали открыл по ним огонь. Под утро пришли в Мариинское.

1 октября. Покров Пресвятой Богородицы. Наступаем от Мариинского на запад. Бабиев должен пойти в глубокий обход. Красных не слышно. Наконец завязывается бой. Канцеров все торопит и торопит нас.

— Бабиев, — говорит, — уже пошел!

Потом вдруг приказ — не спешить. Что такое? Бабиев почему-то не наступает, вертится на месте. Что за причина? Наши цепи лежат на месте. Поручик Яновский прислал нам, телефонистам, смену. Нам приказано идти в тыл, в обоз 2-го разряда. Идем через Мариинское, там храмовой праздник. Бабы сидят на «призбах», лущат семечки. Вот и обоз 2-го разряда. Повозки, мастерские, пулеметные линейки. Стоят только что пригнанные пленные красноармейцы.

Тах, тах! — защелкали в лесу винтовочные выстрелы. Смотрю — несколько всадников мчатся меж кустами.

Повозки наши, напуганные неожиданностью, рванули как бешеные. На ходу все цепляются за них, я тоже. С повозок сбрасывают то, что две минуты тому назад накладывали.

…Кавалеристы уже близко. Они изредка стреляют. Но они больше охотятся за самими повозками, роются в мешках около подвод. Это нас спасает.

…Выбегаем на поляну. Вот и речка. На другой стороне речки уже огороды села Покровского. Стоит несколько лодок, и ходит казак. Переправились.

В Покровском тоже храмовой праздник. Улицы полны принаряженного народа. Генерал Цыганок, командир Пластунского полка, стоял на улице с целым штабом. Вышли, встревоженные начавшейся стрельбой. Казак ведет нас к ним. Я без фуражки, потерял по дороге, Рамблевский (тоже один из наших телефонистов) босой.

— Что такое? — спрашивает генерал Цыганок.

— Вот прибегли! — доложил казак.

Я доложил все по порядку. Он встревожился.

— Батальон пластунов немедленно в плавни, на перекресток, где дороги сходятся! — приказал генерал.

…Обозы все идут и идут. Пыль столбом. А парни и девки, разряженные, гуляют по улице, у людей праздник… Потеряв своих, иду дальше. Попросился к казакам на пулеметную линейку. Часов в 11 ночи прибыли к берегу Днепра. Обоз у моста скопился во много рядов. Пропускают медленно в очередь…Иду по мосту, он дрожит, и лодки качаются. Понтонеры сидят в лодках с фонариками и вычерпывают воду. Здесь неделю тому назад мы переезжали Днепр на душегубках, а теперь… Какое тогда было настроение! И какое теперь…

…В Ушкалке на улицах обозы, горят костры. Бабиевцы с конями стоят на площади и греются у костров. Тут и уманцы, шкуринцы, корниловцы, черкасцы. Кони их жуют солому. Я подсел к одному костру. Хорошо, тепло!

2 октября. Проснулся на площади. Казаков уже не было, я один спал на груде потухшего пепла. Пошел искать своих. Нашел поручика Яновского. Подошли Васильев, Солофненко, Головин. А Иваницкого нет — он пропал там. Лежим в хате на соломе и делимся впечатлениями. Вспоминаем, как на наш обоз налетела конница. Это было часов в 12 дня, а полк, как мы потом узнали, стоял на позиции до 4 часов и ничего не знал, что делалось в тылу. Как всегда, отличился полковник Логвинов. Он остановил свой батальон и отбивался залпами до темноты, прикрывая отход полка в плавни.

…Эта конница красных, говорят, пришла с Польского фронта. Поляки будто бы помирились с Советами. Здесь конница Буденного, Гая, Червонное казачество, Огненная дивизия. Большинство — донцы. Они будто бы кричали: «Станичники, куда бежите?»

…Стучит пулемет. Я вышел во двор. Двор наш над обрывом у Днепра. Он внизу, как на ладони. Мост уже убрали. На том берегу сидят трое наших и машут руками. Один бросился в воду и плывет, а двое сидят. Может быть, там Иваницкий. Слева из-за кустов к ним приближаются красные всадники. С нашего берега застучал пулемет. Всадники исчезли в кустах. Эх, лодку бы им!

3 октября. Вчера выступили в