года шесть уполномоченных герцога Анжуйского во главе с канцлером и казначеем прибыли в Монпелье с большим эскортом клерков, чиновников и слуг. Монпелье был крупнейшим городом провинции после Тулузы и когда-то самым богатым. Но он, пожалуй, больше других пострадал от несчастий Лангедока. В 1345 году в городе насчитывалось более 10.000 налогооблагаемых семей, в то время как сейчас — менее 1.000. Консулы протестовали против нынешнего налога, заявляя, что жителям не на что жить. На следующий день после их прибытия, уполномоченные герцога Анжуйского встретились с консулами в доме главы францисканского монастыря и представили свои требования. Консулы отказались дать ответ сразу. Они сказали, что должны подумать и скоро вернутся с ответом. Когда они вернулись, за их спинами стояла большая вооруженная толпа. Завязался спор на повышенных тонах и вскоре, толпа ворвалась в здание. Горожане набросились на офицеров и комиссаров герцога и их сотрудников и линчевали их. Многих зарубили до смерти, когда они под напором толпы пали на пол. Их тела таскали по улицам и бросали в колодцы. Бойня продолжалась всю ночь. Затем утром, протрезвев, мятежники начали приводить город в состояние обороны и призвали другие города провинции подняться вместе с ними, чтобы бросить вызов правительству герцога Анжуйского[524].

В течение нескольких дней казалось, что восстание может распространиться на другие города. Консулы Нима сообщали о ропоте по всей провинции. Дом королевского прево был разграблен. Консулы временно приостановили сбор всех налогов, опасаясь неминуемого восстания. На краю равнины, в двадцати милях от Монпелье, жители Клермон-де-л'Эро звонили в набат, поджигали дома и штурмовали замок графа Клермона с криками: "Убить всех богатых, как это сделали люди Монпелье". Хотя этот лозунг вряд ли точно отражает мотивы мятежников Монпелье, он служит напоминанием о том, что в основе многих восстаний из-за повышения налогов лежат глубокие социальные противоречия. Коренная причина заключалась в том, что налоговая перепись использовалась как мера налогооблагаемой способности всего сообщества, а не как основа для сбора с отдельных домохозяйств. На практике муниципальные власти платили деньги государству и взыскивали их с жителей на принципах, которые решались на местах городскими элитами, знавшими, как заботиться о собственных интересах. Монпелье был сравнительно необычен тем, что возмещал расходы с помощью умеренно прогрессивного подоходного налога. Гораздо более распространенными были местные налоги с продаж товаров, которые особенно тяжело отражались на бедных. В последнее время герцог Анжуйский использовал эти внутренние разногласия, поощряя использование косвенных налогов муниципальными властями. Таким образом было легче получить их согласие, если вся тяжесть налога ложилась на других. В результате, когда в городах вспыхивало насилие, оно часто было направлено как против сограждан, так и против местных представителей власти. Бунты в Ле-Пюи и Клермон-де-л'Эро в 1378 году были направлены против консулов и городских богачей. "Как мы будем кормить наших детей, — молились бунтовщики перед знаменитой черной статуей Богородицы в соборе Ле-Пюи, — перед лицом налогов, налагаемых на нас богатыми, чтобы облегчить их собственное бремя"[525]?

Репрессии, когда они последовали, были жестокими. В январе 1380 года Людовик Анжуйский в сопровождении 1.000 латников и большого отряда арбалетчиков был встречен в городе Монпелье толпой женщин и детей, распростертых на земле и взывающих о пощаде. Через несколько дней герцог объявил о наказании за лжесвидетельство с огромного эшафота в ходе тщательно продуманной церемонии, каждая деталь которой была заранее согласована. Шестьсот граждан, участвовавших в восстании, должны были быть казнены: 200 — обезглавлены, 200 — повешены и 200 — сожжены заживо. Монпелье должен был лишится своего консульства и части крепостных стен. Собравшиеся консулы сняли свои служебные мантии, отдали язык городского колокола и ключи от ворот, чтобы придать символическую силу этим указам. Что касается остальных горожан, то они должны были выплатить королю репарацию в размере 600.000 франков в дополнение к выплатам родственникам погибших и расходам на обустройство часовен для молитв за упокой их душ. На следующий день большая часть этих наказаний была отменена. Казни были ограничены небольшим числом главарей, а репарация, которую город никогда не имел ни малейшей перспективы выплатить, была снижена до 130.000 франков. Эти урезанные наказания были полностью отменены уже в следующее царствование[526].

Правительство было в шоке и Карл V извлек из всего этого реальный урок. В январе 1380 года делегация главных городов Лангедока отправилась в Париж, чтобы изложить королю свои претензии. Их вмешательство, по-видимому, было решающим. В апреле 1380 года король отстранил герцога Анжуйского от должности лейтенанта Лангедока после шестнадцати лет пребывания на этом посту. Вскоре после его увольнения делегаты достигли соглашения с королем о новом налоговом режиме. Ставка налога габель в Лангедоке была удвоена, но при этом вдвое уменьшился налог с продаж, а подымный налог был снижен до трех франков в год, что составляло четверть ставки, которую требовал герцог Анжуйский. Король также обязался, что доходы, полученные от этих налогов, будут использоваться исключительно для ведения войны. Возможно, даже герцог Анжуйский признал негативные последствия своего правления, ведь среди многочисленных актов возмещения ущерба за государственные и частные проступки, которые позже появились в его завещании, было завещано 50.000 франков (8.333 фунта стерлингов) беднякам Лангедока за их страдания при его правлении. Герцог Анжуйский особенно помнил о жертвах его обременительных налогов, а также о мужчинах и женщинах, которые покинули свои дома, чтобы не платить их, "за что мы, возможно, несли ответственность". В своем соглашении с городами Лангедока Карл V обязался не обременять провинцию принцем королевской семьи в качестве своего лейтенанта, а назначить компетентного капитана меньшего ранга для ведения войны в Гаскони от его имени. Вскоре после этого Бертран Дю Геклен был назначен генерал-капитаном в Лангедоке с большинством функций прежнего лейтенанта[527].

Это было значительное отступление, которое, должно быть, глубоко ранило брата короля. Однако Лангедок был далеко не уникальным. В соседних провинциях Овернь и Нижнем Берри записи свидетельствуют о таком же сокращении налоговой базы, усугубленном гораздо более серьезным физическим ущербом от действий рутьеров. Число налогооблагаемых домохозяйств в Оверни в 1370-е годы сократилось примерно на треть, а в некоторых частях провинции — более чем наполовину. Депопуляция, вызванная болезнями, войной и эмиграцией в более мирные и низконалоговые владения герцога Бурбонского, была значительным фактором. Однако, как и в Лангедоке, основной причиной, скорее всего, было обнищание тех, кто остался, но не достиг налогового порога. Герцог Беррийский, в чей апанаж входили эти провинции, отреагировал так же безжалостно, как и его брат в Лангедоке, еще больше затянув фискальные гайки. В течение 1370-х годов, по мере уменьшения богатства и населения Оверни, частота и размер фуажа неумолимо росли. К 1378 году города Оверни платили подымный налог примерно в том же размере, что и города Лангедока, в дополнение