Шрифт:
Закладка:
Другу, должно быть, нравится. Ну, если он никак не вклинивается в процесс, значит Мика всё делает очень правильно.
Умная и самостоятельная!
Мика классная! Мика знает, на что способен её язык! Он у неё очень колкий и вёрткий. Хитрый язык. Таящийся.
Пусть вот хоть кто-то скажет, что она бревно!
Ничего она не бревно! Она, между прочим, много читает и смотрит. И всему-всему учится. И ещё всем покажет!
Ладно, не всем. Владу не будет показывать. Он сам дуб-дерево, пусть тоже учится.
А друг — не дерево. Друг напрягся.
Мика жмурится, закрывает глаза. Делает новый вдох — и с силой прижимается, всё ещё воздух втягивает, чтоб раскрыться как можно шире. Важно ведь! Момент такой нужный…
Момент, когда главное — не закашлять и часто сглатывать. Когда по глотке, по тракту волнами, вплесками растекается. Не впрыскивается, а поступает. И — да, она успевает глотать!
Довольная, выдыхает, затылком падает на подушку. Перед глазами — круги и пятна, а голова… Голова и вовсе где-то не здесь.
Таких качелей у неё как-то ни разу не было. Живых таких, полных, что всё ещё глотает и часто дышит, да отдышаться никак не может. Только жмурится, не хочет глаза открывать. Но зато — улыбается.
Ведь волны — они не только в укромном озере. Они здесь, она сейчас в них дрейфует.
Тихий скрип, стук откуда-то со стороны.
Трамвай за окном проезжает. Рабочие процессы какие-то на улице всё ещё.
Но это всё так не важно!
Важно — это украдкой и кончиком языка прикоснуться к собственным приоткрытым губам… И всё-таки лизнуть. Попробовать этот вязковатый, чуть горький, её личный ночной вкус.
На манеже. Фрагментарно
Чтобы завести куклу, обязательно нужен ключ.
Этот ключ вставляется в аккуратную прореху между открытых лопаток.
Сопротивляется ли кукла тому, чтоб её заводили? Ну… Она морщится, поднимает и сводит плечи. Ключ-то ведь не простой, твёрдый и металлический. Он ложится между костей. Хлюпает характерно о ткань под кожей. Проворачивается, заставляя руки куклы подняться, а лицо её — искривиться. Она щурится и кусает губы, а железный стержень наматывает на себя оголённые ткани. Застревает, ложится зубьями между костей грудной клетки.
Ладони куклы сложены кончиками пальцев над головой.
Ещё один поворот ключа — и она опускается вся в поклоне. Когда стержень снова приходит в движение, скользит по отодвинутому хребту, она прогибается в пояснице, отводит правую ногу, загибая её в колене, вытянутой стопой вверх.
Ключ замирает, щелчок бьёт по всему скелету — и кукла срывается на пол, вязко, с характерными звуками отделяясь живым от металла, а от прорехи между лопаток тянутся липкие красные комья, хлюпаются на поверхность за ней вослед.
Кукла быстро танцует, спущенная с отведённого от неё ключа. Одними, обёрнутыми в балетки, носками соприкасается с белым полом. Шаг за шагом, держа стопы близко друг к другу, она быстро двигается на прямых, под линейку вытянутых ногах.
Её юбка вьётся раскрытым зонтиком, оголяя бёдра, стянутую узкую талию.
Одета.
Розовый корсет, полупрозрачные бежевые колготы. Белая ткань, обтягивающая часть корпуса внизу поясницы.
Пышные каштановые волосы собраны в аккуратный пучок, пронизанный тремя шпильками: две крест-на-крест и одна — вертикальная.
Кукла не останавливается. Ей нельзя останавливаться. Быстро-быстро перебирать носками, не разводя лодыжек, отводя их друг от дружки всего на чуть-чуть, как если б они были связаны.
Но ей не нужно ремней, она о них просто помнит.
Голову держит ровно, чуть её вскидывает, с гордостью, на показ. Не опускает сведённых над ней ладоней.
Она танцует без музыки. Мелодия звучит в её памяти.
Главное — не прерываться, не оступаться.
Помнить почву под прямыми ногами. Не осторожно ступать, но твёрдо, уверенно, с силой, с нажимом — но так, чтоб пальцы на ступнях всего лишь чуть-чуть сгибались, не теряя положения вытянутой струны.
Это простые, понятные, известные ей движения. Она повторяет их раз за разом, без спешки — и плавно, в такт.
Останавливается только в центре манежа. Отпускает небольшой реверанс.
Есть ли зрители?
Всё, что за пределом арены — оно утопает в тёмном дыму. Да и танцующей не очень важно, наблюдает ли кто-то за ней.
Она знает: за ней наблюдают. Кивает своему знанию. Улыбается тем, о ком помнит.
Она замерла, окутанная кругом из чистого света — и этот луч её покидает. Уходит в сторону, в край. Поднимается — и из темноты видно раскинувшую ноги так, словно в шпагате, скользящую в воздухе ещё одну, такую же куклу. Только волосы у неё сизые, в тонах звёзд.
Обхватив себя за плечи, собравшись в клубок, новая кукла выходит в сальто, а потом, разведя руки — приземляется подле подруги, конечно же, опускаясь на вытянутых носках.
Она так же в балетках. В таком же тугом корсете и пышной юбке, и таких же плотных колготах. Вот только улыбка без гордости — а с добром.
Так стоят они обе, держась друг дружки ладонями и махая незримому залу, овитые мягким, очерчивающим их поле свечением.
Даже слышатся сдержанные аплодисменты.
На манеже сегодня — две лучшие танцовщицы.
Всегда работают в паре, всегда бесподобны, неповторимы. Хороши порознь, прекрасны вместе.
***
Их именно так даже на афише представили: плакат в кричащих красных тонах занавеса. На его фоне — две акробатки, застывшие в воздухе. У каждой — нога одна вскинута, а вторая — загнута в колене, носком к пояснице. Отведённые ноги артисток скрещены, накладываясь друг на дружку, а тела — зеркально заломлены, продолжаются на протянутых вниз руках.
Большим и витиеватым жёлтым шрифтом, выступающим из плаката поверх ложащихся от него размашистых тёмных теней, под обеими танцовщицами выбиты их имена: Близнецы-Феи. Мила — под той, что с сизыми прядями — и Нила, отражающая её.
***
И вот, они перед полным, приветствующим их залом. Кланяются, кивают, махают ладонями. Не просто улыбаются, лучатся улыбками.
Их грудные клетки высоко, часто вздымаются.
Обе уже заведённые, обе готовы на их лучший, конечно же, парный номер.
Отходят вместе
