Шрифт:
Закладка:
При дворе были поражены, узнав о малости государева подарка: бриллиантовых запонках к рукавам и еще нескольких безделушках. Никому и в голову не пришло, что то – выражение не скупости или пренебрежения государя к жене, а пренебрежения материальной стороной жизни. Что повелителю огромной империи бриллиантики, рубины и прочее… К слову, у Марии Александровны было много драгоценностей, и к новому прибавлению она отнеслась вполне нормально, попросив государя более не дарить ей камней, а давать деньгами. Деньги нужны были ей на дела благотворительности, которым она отдавалась безоглядно… В общем, праздник соответствовал этикету, но был как-то невесел. Особенно тягостны были поздравления сыновей и дочки, которые равно любили родителей, но догадывались о некотором неблагополучии между ними.
Немногие доподлинно знали изнанку императорского супружества. Восемь беременностей Марии Александровны да суровый петербургский климат подорвали ее и без того несильное здоровье. После рождения сына Павла врачи запретили ей супружеские отношения. Она стала вести замкнутый образ жизни, с горечью сознавая глубокое, хотя и тщательно скрываемое охлаждение к ней Александра. То была ее каждодневная мука. Но это же терзало и сердце Александра Николаевича.
Он знал, что Катя ждет его, желал ее больше всего на свете, но – оттягивал решительный момент. Помня о любви жены к Москве, повез ее в старую столицу. Путешествие по ставшей привычной «чугунке», проезд по знакомым уютным Мясницкой, Лубянской площади, Никольской в родной Николаевский дворец в Кремле, прием москвичей, не надоедавших сложными вопросами, заметно подняли настроение у всех. Из-за жары переехали в купленное год назад в Звенигородском уезде имение Ильинское. Там прожили без малого месяц и отошли окончательно от гнетущего ужаса покушения.
Дела самого разного свойства не оставляли государя и на отдыхе. Ему передали письмо Каткова, издателя газеты «Московские Ведомости», закрытой из-за отказа напечатать предостережение министра внут-ренних дел за нападки на правительство. «…Ни на что не жалуюсь, ни о чем не прошу, – говорилось в письме, – разве только, чтобы Государь признал „Московские ведомости“ своими…»
Ровесник Александра Николаевича, сын мелкого чиновника Михаил Никифорович Катков к этому времени стал весьма влиятельной фигурой в общественной жизни России. Он сознавал настоятельную необходимость широких реформ, но и видел опасные крайности поднятого реформами движения. Талантливый публицист, страстная и энергичная натура, он задался мыслью влиять и на общественное мнение, и на правительство, сохраняя при этом независимость. Последнее оказалось иллюзией, а в отношении первой цели он добился успеха. В годы польских событий Катков не просто влиял на мнение общества, он его прямо формировал, побуждая к защите национальных интересов России.
В союзники он пытался привлечь то Герцена, то дворянство, а пришел к сотрудничеству с правительством, позволяя себе, впрочем, немалые дерзости. Среди его врагов были и бывший министр Головнин, и сам великий князь Константин Николаевич. Тем не менее «Московские ведомости» читались нарасхват, их редактор имел широкий круг пламенных своих приверженцев. Пренебречь им Александр Николаевич не мог.
Следует добавить и о личном моменте. Александр Николаевич испытывал к Каткову горячую благодарность за громогласно высказанное возмущение каракозовским выстрелом и требование вывести наружу тайную пружину злодейства.
Он принял Каткова 20 июня и беседовал с ним наедине. Когда же дверь кабинета распахнулась, находившиеся в приемной услышали слова государя:
– Я тебя знаю, верю тебе, считаю тебя своим!
Через несколько дней газета вновь стала выходить.
Из Петербурга сообщали о чрезмерной активности Шувалова в административных делах. На одном из заседаний Комитета министров он заявил о своем намерении «увольнять по его благоусмотрению чиновников всех ведомств», ибо уж ему вполне известны свойства и направления каждого лица. Успех своего продвижения графа Палена в министры юстиции он воспринял как поощрение к новым назначениям: погова-ривали о замене Дмитрия Милютина киевским генерал-губернатором Безаком со своим шурином графом Владимиром Бобринским в роли заместителя; в министры финансов он будто бы прочил своего двоюродного брата графа Петра Шувалова; старого графа Адлерберга на посту министра двора намерен заменить своим отцом, а царского брата Константина Николаевича в морском министерстве – Самуилом Грейгом.
Сообщили царю и свежую эпиграмму Тютчева:
Прыткого графа Шувалова явно хотели скомпрометировать в его глазах. Напрасно. Осадить его следует, но пусть хоть он грозой над Россией остается, иначе все может рассыпаться. А пока пускай себе наводит порядок. Как его назначил, так и сниму…
Александр Николаевич занимался делами и собирался пробыть в Ильинском безвыездно, но жена попросилась съездить в Троице-Сергиеву лавру. О теплоте чувств, питаемых им к Марии Александровне, дает представление такое его указание железнодорожному генералу барону Антону Ивановичу Дельвигу:
– На каком поезде нам можно ехать в Лавру?
– Полагаю, Ваше Величество, предложить поезд Троицкой дороги. Вагоны снабжены рессорами лучшего устройства и короче вагонов Николаевской дороги, движение не так тряско.
– Хорошо. Я готов ехать хоть на телеге, но надо как можно покойнее провезти мою бабу. Она больна. Поручаю это твоему особому попечительству!.. Нет, постой, – вдруг нахмурился император. – Что у тебя за медаль на шее?
– За поход на Венгрию.
– На какой она ленте носится?
– На соединенных Андреевской и Владимирской.
– На каких лентах навязана твоя медаль?
– Я не могу видеть этого, – отвечал покрасневший барон, не опуская глаз с лица императора, – но полагаю, моя медаль висит на означенных двух лентах.
– Подобного сочетания лент, как у тебя на медали, не существует. Ну, ступай.
К стыду барона, оказалось, что медаль висела на Андреевской и Анненской лентах, так он купил в магазине офицерских вещей Скосырева за два рубля и не заметил разницу между сиреневым и малиновым оттенками лент. Он поспешил снять медаль, поразившись внимательности государя.
Недлинное путешествие было совершено благополучно. Царственная чета побывала на службе, приложилась к мощам преподобного Сергия и отобедала в митрополичьих покоях. Сожалели, что митрополит Филарет по болезни не смог приехать. По возвращении в Москву Мария Александровна особенно поблагодарила барона Дельвига, сказав, что никогда так покойно не ехала.
По заведенному обычаю в четыре часа пополудни он ездил верхом из Царского Села в Павловск и обратно. Без этого он не ощущал привычной бодрости и ровного настроения духа. Но этим летом впервые напала странная усталость, и он приказал запрячь легкую коляску. Рыжий пойнтер Панч или черный сеттер Милорд брались в компаньоны. Больше никого он не приглашал.
