Шрифт:
Закладка:
Так более чем на десять лет дела просвещения и образования в России были вверены человеку трудолюбивому, обладавшему некоторыми познаниями, но убежденному охранителю, открыто выступавшему еще против крестьянской эмансипации. Правда, в последние годы Толстой сблизился с императрицей, которая всячески рекомендовала государю этого «верного и искреннего человека».
Князь Василий Андреевич Долгоруков ранее написал прошение об отставке, сославшись на годы и болезни. В его адрес упреков не раздавалось. Многие князя опасались, иные, напротив, симпатизировали, зная Василия Андреевича за мягкого и в высшей степени порядочного человека. Александр Николаевич пожаловал ему специальное придворное звание «обер-камергера».
За важный пост шефа жандармов и начальника III Отделения развернулась закулисная борьба. Доживавшего последние дни генерала Муравьева все боялись, а великий князь Константин Николаевич был решительно настроен против него; генерал-адъютант Чевкин был и стар, и вздорен. Сам же Василий Андреевич рекомендовал своего бывшего адъютанта, генерала графа Петра Андреевича Шувалова, успевшего к 39 годам послужить начальником штаба корпуса жандармов и Ост-Зейским генерал-губернатором. Государю граф Шувалов давно приглянулся энергией и жизнелюбием. Так вопрос был решен.
Новый шеф жандармов был преисполнен далеко идущих планов. Ловкость и осмотрительность царедворца он проявил еще в молодые годы, когда приглянулся великой княжне Марии Николаевне. Ласково улыбаясь, он всячески избегал ее, опасаясь гнева грозного Николая Павловича. Ныне он был уверен в полном доверии государя Александра Николаевича. Влияние великого князя Константина, великой княгини Елены Павловны и всей «константиновской партии» резко упало. Ему представлялась возможность стать вторым человеком в Российской империи – большего и желать было невозможно.
Александр Николаевич понимал властный и честолюбивый характер Шувалова и полагал, что сейчас нужнее престолу такой человек. По просьбе Шувалова на нужды III Отделения было выделено в три раза больше денег, чем год назад. Толстой тоже рьяно взялся за наведение порядка в министерстве народного просвещения… а ведь и нужен всего только порядок для продолжения всеми одобряемых реформ.
Милютина государь оставил на военном министерстве, доверяя ему и надеясь на успех начатых военных реформ. Александр Николаевич отлично знал генеалогию и родственные связи столичного дворянства и, вспомнив Дмитрия, перескочил в мыслях на брата Николая, женатого на Марии Аггеевне Абаза, а там и на ее брата Александра Абазу, известного либерала, протеже тетушки Елены Павловны, которого он ввел в Совет министерства финансов. Крупный помещик и делец там оказался на месте, но мысль об Абазе пришла ему не по деловым соображениям…
Вот ведь и Абаза, со всей его деловой хваткой и практичностью, женившись на Юлии Федоровне Штуббе, талантливой музыкантше из кружка Михайловского дворца, бросил ее и совершенно открыто жил с Нелидовой, сестрой генерал-лейтенанта Анненкова… Тут Александр Николаевич нахмурился. Он никак не мог забыть, что в роковой день 4 апреля этот раззява Анненков, занимавший должность петербургского обер-полицмейстера, отправился по Большой Морской обедать в клуб!.. Безвинный жизнелюб Иван Андреевич был круто обруган и заменен генералом Федором Федоровичем Треповым.
Где бы ни был Александр Николаевич в наступившие легкие майские дни, всюду теперь думал об одном… С уходом князя Василия Андреевича единственным его поверенным в делах с Катей остался генерал-лейтенант Рылеев, комендант императорской главной квартиры. Через него передавал ей записки, но медлил с приглашением приехать, хотя страстно желал этого и решил уже, что она приедет…
Для общества выстрел Каракозова означал конец короткой эпохи политического либерализма. Все большее значение приобретали органы сыска. На усиление заграничной агентуры III Отделения – а все зло, по мнению Шувалова, шло из-за границы – были ассигнованы дополнительные средства. Были созданы Секретные отделения при московском и санкт-петербургском генерал-губернаторах.
В период наступления реакции, вспоминал Б.Н. Чичерин, «начались произвольные аресты массами, одиночное судебное заключение без суда, административные ссылки, которые еще более озлобляли свои жертвы и разносили пропаганду по самым отдаленным краям России».
И тем не менее в рескрипте на имя председателя Комитета министров князя Гагарина Александр II, в частности, писал: «…Провидению угодно было раскрыть перед глазами России, каких последствий надлежит ожидать от стремлений и умствований, дерзновенно посягающих на все для нее искони священное, на религиозные верования, на основы семейной жизни, на право собственности, на покорность закону и на уважение к установленным властям. Мое внимание уже обращено на воспитание юношества. Мною даны указания, чтобы оно было направляемо в духе истин религии, уважения к правам собственности и соблюдения коренных начал общественного порядка и чтобы в учебных заведениях всех ведомств не было допускаемо ни явное, ни тайное проповедание тех разрушительных понятий, которые одинаково враждебны всем условиям нравственного и материального благосостояния народа… Я имею твердую надежду, что видам моим по этому важному предмету будет оказано ревностное содействие в кругу домашнего воспитания…»
Подтвердив для всех подданных полную неприкосновенность права собственности во всех видах, определенных общими законами и положениями 19 февраля 1861 года, император указал, что право это – коренное основание всех благоустроенных обществ и «состоит в неразрывной связи с развитием частного и народного богатства, тесно между собою соединенных. Возбудить сомнения в сем отношении могут одни только враги общественного порядка».
Самый ход мысли этого послания был рассчитан на благоприятное и вдумчивое отношение всего общества. Это было обращение к здравому смыслу и общегражданскому согласию, это была попытка – как вскоре окажется и безуспешная и последняя – не дать разгореться войне радикалов с властью.
Да, и при всем том Александр был жесток. Но он действовал строго в рамках закона и той государственной системы, в которой существовали государство и общество. Уже мало кто вспоминал, что он не только порвал со многими традициями николаевского времени, но и самое имя своего отца не слишком часто употреблял – чего стоит первоначальный пропуск Николая I на монументе 1000-летия России. Он менял все, а эти в него же – стрелять!
Выстрел Каракозова знаменовал собой раскол в общественном мнении России, прошедший по всему обществу, сверху донизу.
Совсем некстати накатил юбилей. В мае Александр Николаевич и Мария Александровна отпраздновали двадцатипятилетие своей свадьбы. От неизбывного чувства вины перед женой он хотел сделать ей приятное, вернуть ее в счастливый давний год. В гардеробе нашли его казацкий мундир, в котором венчался. Он попытался надеть и не смог – крючки не сходились на изрядно пополневшей фигуре. Когда со смехом сказал об этом жене, она чуть улыбнулась и произнесла только:
– Да, ты изменился, Александр.
