стол вместе с комбинированным ножом, вилкой и ложкой для путешественников, несомненно, вещь из пережитого парижского опыта губернатора. Его Превосходительство ожидал и заставил ожидать своих советников, пока эти приготовления не будут закончены, затем предлагает мне начать есть, и начинает трапезу сам. Угощение состоит из вареной баранины, пиллау из риса с карри, отбивных из баранины, яиц вкрутую с листьями салата, теста из подслащенной рисовой муки, мускусных дынь, арбузы, нескольких видов фруктов, а также замороженного щербета в стаканчиках. Из всей компании лишь я один использую нож, вилку и тарелки.

Перед каждым персом лежит большой лист хлеба. Наклонив головы над ним, они черпают небольшие горсти пиллау и ловко бросают его в рот. Рассыпающиеся частицы, не попавшие в открытый с надеждой рот, падают обратно на хлеб. Этот удобный лист хлеба используется в качестве тарелки для размещения отбивной или чего-либо еще, в качестве столовой салфетки для вытирания кончиков пальцев между блюдами и время от времени кусок отрывается и съедается. Когда еда заканчивается, прислуга подносит каждому гостю медную миску, кувшин с водой и полотенце. По окончании трапезы губернатор больше не страдает от религиозных предрассудков мулл, и, оставив их, он приглашает меня в сад, чтобы увидеть, как его два маленьких сына выполняют гимнастические упражнения. Они умные малыши лет семи и девяти соответственно с большими черными глазами с ярко-оливковым оттенком. Все время что мы смотрим на них, лицо губернатора ласкает нежная родительская улыбка.

Упражнения состоят в основном из лазания по толстой веревке, свисающей с поперечины. Увидев, что я еду на велосипеде, губернатор хочет, чтобы я попробовал свои силы в гимнастике, но, будучи не гимнастом, я с уважением прошу извинить меня.

Таким образом, наслаждаясь приятным часом в саду, где-то поблизости я услышал ряд громких ударов, и, осматривая несколько кустов, я наблюдаю пару с палками, причиняющих боль преступнику. Видя, что меня больше интересует этот новый метод отправления правосудия, чем взгляд на малышей, пытающихся взобраться по веревке, губернатор идет туда. Мужчина, по-видимому, крестьянин, лежит на спине, его ноги связаны друг с другом и стопы подняты вверх с помощью горизонтального шеста, в то время как по ним ударяют палками из ивы. Подошвы ног бедолаги твердые и толстые, почти как у носорога, от почти постоянной ходьбы босиком, и в этих условиях его наказание, очевидно, совсем не сурово.

Бичевание идет весело и непрерывно, пока пятьдесят палок длиной около пяти футов и толще большого пальца человека не получены его ногами, это не вызывает каких-либо страданий у толстокожего человека, кроме редкого печального стона «A-l-l-ah». Затем он освобождается и мучительно хромает, но в конце концов, это выглядит как лицемерная хромота. Кстати, пятьдесят палок - это сравнительно легкое наказание, за один раз можно получить и несколько сотен ударов. После моего отъезда губернатор любезно поручает паре солдат, показать мне лучший караван-сарай и остаться и защищать меня от беспокойства и раздражения толпы до моего отъезда из города. Прибыв в караван-сарай, мои доблестные защитники обязуются не дать вездесущей толпе войти во двор; толпа отказывается понимать справедливость этого, и в воротах начинается битва. Караван-сарай защищают солдаты, они энергично лупят по спинам толстыми палками, и, наконец, отправляют толпу в бегство. Затем они закрывают ворота караван-сарая, пока волнение не утихнет.

Хой - город с населением около пятидесяти тысяч человек, и среди них нет ни одного человека, способного говорить по-английски. Созерцая нарастающую массу персов с широкого bala-khana (балкон; наше слово взято из персидского), из караван-сарая и не слыша ничего, кроме непонятного языка, я обнаруживаю, что подсознательно вспоминаю строки: «О, как же было жалко... И в целом городе полно ...» (Строки из стихотворения Томаса Гуда) Это первый крупный город, в котором я побывал, но не нашел никого, способного говорить хотя бы несколько слов на моем родном языке.

Запирая велосипед, я отправляюсь на базар, мои внимательные и рьяные охранники, выбивают пыль с плеч каждого несчастного, чья нетерпеливая любознательность и желание поближе рассмотреть своими глазами привела их в пределы досягаемости удобных солдатских палок.

Мы сопровождаемся огромными толпами. Ferenghi, являющийся rara avis в Хое и слава замечательного asp-i-awhan (железного коня) распространилась как пожар по всему городу. На базаре я получаю российские серебряные деньги, которые являются главной валютой страны восточнее Зенджана.

Частично, чтобы убежать от волнующейся толпы, а частично, чтобы посмотреть выезд на следующее утро, так как я намерен стартовать рано утром, я прошу солдат вывести меня за пределы городской стены и показать мне дорогу на Тебриз.

Новый караван-сарай находится в процессе строительства недалеко от ворот на Тебриз, и я становлюсь заинтересованным зрителем персидского способа возведения стен дома. В этом новом караван-сарае они имеют толщину почти четыре фута. Строятся параллельные стены из глиняных кирпичей, с промежутком в два фута или около того. Промежуток заполняется жесткой, хорошо обработанной глиной, которая выбрасывается ведрами и постоянно утаптывается босыми рабочими. Твердые кирпичи используются для дверных проемов и окон. Каменщик использует глину вместо раствора, а руки вместо шпателя. Он работает без уровня или отвеса, и с утра до ночи исполняет грустное, меланхоличное пение. Раствор передается ему помощником из рук в руки. Каждый рабочий измазан глиной с головы до ног, как будто прославляет себя, покрывая себя эмблемой своего призвания.

Прогуливаясь около занятых строителей, мы встречаем человека, «водоноса артели» - несущего трехгалонный кувшин воды из источника, находящегося в полумиле отсюда.

Солдаты хотят напиться и кричат, чтобы он принес кувшин.

Едва ли можно предположить, что эти скромные замараные работяги будут настолько жалкими ханжами, если я напьюсь из кувшина. Но бедный водонос испытывает такое отвращение, что тут же выливает остатки воды и поспешно бежит к источнику за свежей порцией. Он, несомненно, разбил бы сосуд, если бы тот был меньше и имел меньшую ценность. Естественно, я чувствую угрызения совести из-за того, что причинил ему столько неприятностей, потому что он довольно пожилой человек, но солдаты не проявляют к нему симпатии, как бы то ни было, по-видимому, рассматривая скромного водоноса как человека низкого происхождения, и они от души смеются, увидев, как он быстро бежит назад на полмили в поисках нового груза. Если бы он выпил воду после того, как к ней прикоснулся Ференги, или бы позволил своим коллегам по работе невольно отведать то же самое, то, вероятно, плохо бы пришлось старому парнем, если бы они узнали об этом потом.

Возвращаясь к городу, мы встречаем нашего