огромный белый тюрбан и развевающееся платье, проскальзывает к моему дивану и начинает задавать мне вопросы. Солдаты, замечают это, тогда, когда они уже собрались покинуть двор, они посылают на его голову поток ругательств за то, что он рискнул нарушить мой покой. Множество других людей яростно кричат на него, подражая солдатам, из-за чего мечтательный юноша снова торопливо исчезает. Теперь ничего не слышно, кроме вечерних молитв гостей караван-сарая. Под многочисленные голоса Allah-il-Allah вокруг меня, я засыпаю. Около полуночи я снова просыпаюсь. Но вокруг все тихо, звезды ярко сияют во дворе, и маленькая масляная лампа мерцает на полу возле моей головы, оставленная там хозяином после того, как я уснул.

Прошедший день был полон интересных событий. С момента отъезда из сада Мохаммеда Али Хана этим утром в компании с moonshi bashi, до отхода ко сну три часа назад под колыбельную глубоких голосов мусульманских молитв, день стал серией сюрпризов, и я больше, чем когда-либо прежде стал забавой и игрушкой удачи.

Как будто противореча их общей ханжеской репутации, высокий, величественный господин добровольно предлагает себя в качестве моего проводника и защитника на пути через просыпающийся базар к воротам дороги на Тебриз на следующее утро, поучая навязчивую молодежь справа и слева и упрекая взрослых людей всякий раз, когда их чрезмерное любопытство становится агрессивным и невежливым. Объяснить это странное снисхождение со стороны этого святого человека, можно только приписав его чудесному цивилизованному и уравновешивающему влиянию велосипеда.

Прибыв за ворота, толпа преследователей была хорошо вознаграждена за их беспокойство, наблюдая за моими успехами на протяжении пары миль вниз по широкой прямой дороге, превосходно сохранившейся и затененной цветущими чинарами или платанами.

Следуя вдоль этого приятного проспекта, я сталкиваюсь с вереницами мулов, с животными, украшенными гирляндами и весело звенящими колокольчиками, и забавными верблюдами, с огромными, кивающими кисточками на головах и седлах, и разнотональными колокольчиками из листового железа, качающимися на их шеях и боках. Точно так же украшен вездесущий осел, тяжело нагруженный всевозможными сельскими продуктами для рынка Хоя.

Моя дорога после того, как я покидаю этот проспект, извивается вокруг окончания выступающих холмов и на протяжении десятка миль пересекает гравийную равнину, которая поднимается с едва заметным уклоном к вершине хребта. Затем он спускается по крутой тропе в долину озера Урумия. Следуя вдоль северного берега озера, я нахожу довольно ровные дороги, но непрерывно катиться невозможно из-за размывов и небольших ручьев, текущих с гор, расположенных слева, между которыми и солеными водами озера ведет мой маршрут. Озеро Урумия где-то близко к размеру Соленого озера, штат Юта, и его воды настолько сильно пропитаны солью, что можно лечь на поверхность и погрузиться в тихий, комфортный сон. По крайней мере, так мне рассказывал миссионер из Тебриза, который сказал, что сам это пробовал. Даже учитывая тот факт, что миссионеры, в конце концов, всего лишь люди, и этот джентльмен родом откуда-то с запада, нет никаких оснований полагать, что это утверждение преувеличено. Если бы я слышал об этом заранее, я, безусловно, отклонился бы от курса, чтобы попробовать эксперимент по буквальному покачиванию в колыбели глубин. Около полудня я совершаю короткий крюк на север, чтобы исследовать съедобные возможности деревни, расположенной в тупике горных пешеходных холмов. Местный Хан оказывается общительным самоуверенным молодым человеком, к сожалению, неравнодушным пропустить стаканчик. Когда я приезжаю, он настойчиво старается довести себя до нужного уровня пьянства, чтобы насладиться своей полуденной трапезой с помощью обильных возлияний арака. Он представляет себя как Хасан Хан, предлагает мне арак и сердечно приглашает меня пообедать с ним. После обеда, осматривая мой револьвер, карту и т. д., Хан очень восхищается моей фотографией, как своеобразным доказательством мастерства Ференги в создании физиономии человека, и вежливо просит меня «сделать его одним из себя», без сомнения думая, что человек, способный ездить на велосипеде, также обладает чудесными всесторонними способностями. Хан выпивает не менее пинты арака в обеденный час и к окончанию трапезы становится неестественно смешным и азартным.

Когда я готовлюсь к отъезду, он просится прокатиться на велосипеде. Мне ничего не жалко в обмен на его гостеприимство, я помогаю ему подняться и вожу его на велосипеде несколько минут к нескрываемой радости всего населения, которое собирается увидеть удивительное зрелище: их Хана, едущего на прекрасном asp-i-awhan ференги.

Хан, невысокий и пухлый, не может дотянуться до педалей, но вселяющие уверенность пары арака заставляют его объявить собравшимся жителям, что, если бы его ноги были хоть немного длиннее, он, конечно же, мог бы катиться без поддержки. Утверждение, которое явно наполняет простодушных сельчан восхищением по поводу внезапно обнаруженных способностей хана.

Дорога продолжается ровная, но несколько рыхлая и песчаная. Пейзаж вокруг становится поразительно красивым, вызывая мысли о сказках «Тысячи и одной ночи», а также о гении и трубадурах персидской песни.

Яркие голубые воды озера Урумия простираются на юг, туда, где размытые очертания гор, в ста милях отсюда, отмечают южный берег. Скалистые островки, расположенные на меньшем расстоянии и, следовательно, более выраженные по характеру и контуру, образуют зазубренные и живописные формы, отвлекающие от лазурной поверхности жидкого зеркала, лицо которого не взволновано ни рябью и не растерзано ни одним одушевленным или неодушевленным предметом. Пляж густо покрыт солью, белой и блестящей на солнце. Береговая полоса смешана с песком и глиной темно-красного цвета, что представляет собой поразительное и прекрасное явление берега озера, окрашенного в красный, белый и синий цвета неподражаемой рукой природы. Неровный ряд серых гор проходит параллельно берегу, но в нескольких милях отсюда. Кристально чистые ручьи, изливающиеся в озеро по руслам покрытым галькой, стекают с высокогорных склонов. Деревни, спрятанные среди рощ раскидистых фиговых деревьев и изящных чинар, гнездятся здесь и там в скалистых вратах оврагов. Фруктовые сады и виноградники разбросаны по равнине. Они заключены в мрачные глинобитные стены, но, как живые существа, борющиеся за свою свободу, ветви наполненные фруктами, простираются за пределы их тюремных стен, и изящные усики виноградных лоз пробиваются сквозь трещины к солнцу и трещины отступают, и тянутся они ввысь, словно пытаясь покрыть милосердным покровом природы неприглядные дела человека. И над всем простирается купол безоблачного персидского неба.

По дорогам этого живописного региона, в поисках жертв снуют самые отвратительные и назойливые мухи — покачиваясь в воздухе, как голубая медуза и являясь двойником слепня из западных прерий, они сочетают в себе стремительность первых и настойчивость и жестокость вторых, однако, к счастью, эти твари обладают одной спасительной чертой, по сравнению с известными насекомыми западного мира. Когда кто-то из них