Он посмотрел на юг, где ясно различалась белая полоса.

— Вон там Шелифф, — сказал он потом. — Мы подъедем к этой реке, а потом повернем на восток. Нам нужно запутать следы.

— Загоним лошадей, — заметил Железная Башка.

— Когда придет время возвращаться в Алжир, у нас будут другие лошади, — ответил фрегатар.

Они спустились короткой рысью с холма и снова продолжили свой путь по равнине, направляясь на юго-запад.

Лошади, хоть и проскакали уже добрых тридцать миль, продолжали идти рысью и не проявляли никаких признаков усталости. Это были прирожденные скакуны, со стальными сухожилиями, способные скакать галопом без отдыха двенадцать часов подряд.

Нормандец, требовавший от них неимоверных усилий, время от времени вынуждал их замедлить бег и перевести дух.

На заре маленький отряд проехал неподалеку от Медаха и через два часа оказался на берегу реки Шелифф, самой крупной реки Алжира.

Они остановились на полчаса, а потом снова пустились в путь, но теперь уже не на юг. Нормандец повел их на северо-восток через небольшую гряду холмов, поросших лесом, на которых не видно было никаких поселений.

Так они скакали галопом часов до десяти, потом пересекли равнину, на которой кое-где были скудные пастбища и росли пробковые дубы.

Нормандец показал на небольшие возвышенности на горизонте.

— Вы узнаете место? — спросил он у барона.

— Нет, — ответил тот.

— Мы спустились с тех холмов, когда мавры гнались за нами, а потом Зулейк вас там схватил.

— Мы довольно далеко от Алжира.

— Пятнадцать лиг, синьор, если не больше. Ну еще немного, а потом отдохнем, нас ждет жареный барашек. Моим друзьям уже сообщили о нашем приезде, и они нас ждут.

— А кто им сообщил?

— Один из наших людей.

Наконец и равнина осталась позади. Лошади, в белой пене, потные, тяжело дышавшие, совсем устали, когда за небольшими зарослями колючего кустарника вдруг показались палатки, окруженные изгородью, и многочисленное стадо баранов и верблюдов, которые щипали чахлую траву, пробившуюся сквозь песчаную почву.

Кабил, завернувшийся в плащ из темной шерсти, стоял возле изгороди, опираясь на сучковатую палку.

Увидев Нормандца, он сбросил капюшон и сказал:

— Добро пожаловать в дом Ибрагима, брат мой! Я рад, что ты сдержал обещание и привез своих друзей.

— Как здоровье Ахмеда? — спросил фрегатар, спрыгивая на землю.

— Он сегодня утром вставал, скоро совсем поправится. Пойдем, мои палатки, мой скот и мое оружие — они твои и твоих друзей.

Глава XXVII

Ярость Зулейка

Кабил свистнул и подозвал своего раба, который поспешил расседлать лошадей и отвел их под навес из тростника, потом, поздоровавшись с товарищами Нормандца традиционным «ас-саляму алейкум», кабил предложил им пройти за ним в просторную палатку, стены которой были подняты, чтобы воздух продувал все внутри.

На красивой белой циновке, которую, казалось, только что сплели, стояли блюда с двумя козлятами, зажаренными целиком, от которых еще поднимался пар, запеченные шарики из пшеницы, глиняные миски с толчеными финиками в желтоватом соусе, горы слив и абрикосов золотистого цвета. На веревке был подвешен бурдюк из козьей шкуры с верблюжьим молоком, разведенным водой, единственным напитком жителей подобных селений в Алжире и Марокко.

— Вот и завтрак, как раз вовремя, — сказал Железная Башка, вдыхая аппетитный запах, исходивший от козлят, и любуясь поджаристой золотистой корочкой. — По крайней мере здесь нет ни оливок, ни прогорклого масла.

Кабил пригласил гостей сесть, взял нож, разрезал козлят и, как радушный хозяин, предложил лучшие куски Нормандцу, барону и Железной Башке. За едой он не отрывал взгляда от Нормандца, удивляясь, что кожа у него была совсем не такая смуглая, как тогда, когда они встретились в лесу и тот убил свирепую пантеру.

Когда они поели и выпили последний глоток превосходного кофе, пахнувшего амброй, кабил, который, казалось, не мог больше усидеть на месте, сделал фрегатару знак, и они вышли из палатки.

— Твой товарищ уже здесь, — сказал он, когда они вышли. — Он в палатке Ахмеда.

— Я знал, что он приедет раньше, чем я, — ответил фрегатар. — Спасибо, что ты оказал ему гостеприимство в своем доме.

— Ты наш старший брат, поэтому можешь приводить сколько угодно друзей, — ответил кабил с достоинством.

— Этот мой молодой друг щедро вознаградит тебя за твое гостеприимство.

— Не будем об этом говорить. Здесь все твое, как я уже сказал.

— Ты знаешь, кто этот юноша?

— У меня нет никакого права спрашивать тебя об этом.

— Я скажу тебе сам, Ибрагим. Он из одной из самых могущественных семей Алжира.

— Это мужчина?

— Об этом пока помолчим. А другой юноша, который приехал со мной, один из самых отважных воинов в своей стране.

— Он ведь не алжирец, правда? — спросил Ибрагим, улыбаясь.

— Нет, и буду с тобой откровенен, я ведь тоже не алжирец.

— Я так и понял, когда увидел, что кожа твоя не такая смуглая, как у бедуинов. И все же, кто бы ты ни был, ты всегда будешь моим братом. Моя признательность тебе бесконечна, даже если ты неверный.

— Спасибо, Ибрагим. А теперь оставим юношу со светлыми волосами и юношу с темными волосами наедине. Они должны многое сказать друг другу, но ни я, ни ты, ни другие не должны их услышать.

— Пойдем навестим моего брата, он хочет тебя видеть.

— Скажи юноше, чтобы он шел в другую палатку.

Пока кабил выполнял просьбу Нормандца, тот подошел к Железной Башке и к неграм и сделал им знак выйти.

Барон, погруженный в свои мысли, полулежал на ковре и не обратил никакого внимания на жест фрегатара.

— Пойдем навестим еще одного моего друга, — сказал Нормандец Железной Башке. — Пусть ваш хозяин немного отдохнет. Он, должно быть, очень устал.

— Ну я устал не меньше, — ответил каталонец.

— В другой палатке вам никто не помешает поспать.

Едва они вышли, как с другой стороны бесшумно вошел молодой алжирец и остановился перед бароном. Лицо его было покрыто густой вуалью с золотыми блестками, а капюшон плаща падал на лоб так, что невозможно было рассмотреть черты его лица.

Синьор ди Сант-Эльмо, все еще погруженный в свои мысли, даже не заметил его прихода.

Несколько мгновений алжирец стоял неподвижно у входа в палатку, придерживая плащ на груди двумя руками, потом внезапно быстрым движением распахнул его, бросил на землю и сорвал вуаль с лица.

Легкий шорох, с которым ткань упала на пол, привлек внимание барона, он живо обернулся и вскрикнул. Он сразу узнал в юноше принцессу.

— Вы! — воскликнул он, вскакивая на