той лишь разницей, что индусы обращаются к историям о приключениях богов, их потомства и окружения, а Будда черпает примеры для своих поучений и максим из обычной повседневности. Потому-то возникают незначительные жанровые расхождения: у индусов появляется мистерия, а у буддистов — литургическая драма. Между тем одни и другие рассматривают поступательное развитие земной жизни как движение от лучшего к самому худшему.

Существуют, однако, принципиальные и глубокие расхождения между индусами и буддистами. Они отвергают земной мир по разным причинам.

Индусы признают его априорно ненастоящим, иллюзорным. Его невозможно изменить в лучшую сторону. Любое действие человека по исправлению мира ни к чему хорошему не приводит и даже греховно.

Буддисты исходят из утверждения, что все во Вселенной взаимосвязано и взаимообусловлено. Поэтому в орбиту сансары входят и небесные миры. Для раннего буддизма это очевидная истина. Так думают и индусы. А вот дальше — расхождения.

Поле битвы за освобождение от сансары перенесено буддистами из внешней среды в их собственный ум, вовнутрь их индивидуального сознания. Будда Шакьямуни своим Учением, сняв ответственность с богов за печальную участь живых существ, томящихся в пределах сансары, произвел настоящий переворот в головах не только своих соплеменников, но и миллионов людей во всех концах света.

Ведь еще при его жизни мудрейшие из мудрых доходчиво и аргументированно доказывали, что быть ассенизатором собственных мозгов — дело не столько неблагодарное, сколько бессмысленное. В то же время они соглашались с тем, что «разруха в жизни начинается с разрухи в голове».

Гаутамой Буддой было предложено и впрямь невообразимое по оригинальности учение, предлагающее эффективный метод гуманизации окружающего мира. Суть его подхода к осуществлению задуманного заключалась в том, что каждый человек начинает радикальные преобразования с самого себя, считая себя частью тленного всеобщего. Между тем личностное спасение от рутинного, неправедного и абсурдного существования происходит в буддизме в содружестве с единомышленниками, с теми, кто принял идеи учителя. Так появляется буддийская община, сангха, первоначально состоящая не только из одних монахов, но и мирян, согласных придерживаться строгих правил общежития и скромного образа жизни. Будда также запрещал своим бхикшу сексуальные контакты с женщинами. Среди его первых новобранцев преобладали те, кого не пощадила жизнь, кто оказался на обочине общества. Но рядом с ним были и вполне благополучные юноши из высших варн. Как правило, люди соглашались на подобные условия совместного проживания либо от безысходности, либо томимые духовной жаждой, либо просто бежали от пресыщения прежней разгульной жизнью.

Через несколько веков границы добра и зла, обозначенные Гаутамой Буддой, приобрели более четкие и рельефные очертания. Происходящие в Индии и в сопредельных ей странах эпохальные события, связанные с созданием империй, приводили к непрекращающимся войнам с огромными человеческими жертвами. Естественно, в этой угнетающей сознание социально-психологической ситуации от буддистов потребовались большая определенность и четкость в этических и моральных оценках. Именно это обстоятельство стремительно увеличило до невероятного объема количество буддийских сочинений — сутт и джатак.

В основе этих произведений, явно тяготеющих к назидательной мудрости и лишенных двусмысленности в советах, как следует выстраивать свою жизнь, торжествуют идеи смирения, терпеливости и самообладания. Представления о мудрости и добродетельности обретают буддийский смысл. Быть мудрым и добродетельным означает милосердное и сострадательное отношение к живым существам, обуздание ложно направленных мыслей, сохранение серьезности в рассуждениях и поступках, умеренность в желаниях вплоть до самоограничения и воздержания, безразличие к чувственным удовольствиям, отсутствие привязанности к чему-либо и суетности в действиях, умение сохранять бесстрастность в любых ситуациях.

Прошли века. Но особенно после двух мировых войн двадцатого столетия неизреченная мысль Будды, заявившая о себе в поступках Первоучителя и составляющая сердцевину его учения, настолько мощно выделилась среди других его откровений, что стала видна всем, как солнце на небосводе. Мысль эта непосредственно затрагивает судьбу нашей популяции. Вот ее незатейливое содержание: как только идеи Будды о всечеловеческом единстве и братстве войдут в массовое сознание, появится хоть какая-то, пусть и слабая, надежда, что поступь истории человечества наконец-то навсегда распрощается со своей давящей тяжестью и не будет безжалостной к людям, как это обычно происходит.

И снова перед нами очередной парадокс буддизма — апология полного равнодушия к внешнему миру и такая трогательная о нем забота. В этой мысли заявляет о себе характерное для проповедей Сиддхартхи Гаутамы Будды яростное вторжение реальности в мир бесстрастной нирваны.

С осознания несовершенства жизни и страстного желания найти ответ, как преодолеть страдание и обрести вечную полноту бытия, начался путь Сиддхартхи Гаутамы к пробуждению, к Просветлению. Путем проб и ошибок он выработал собственную систему взглядов. Парадокс в том, что по мере движения его мысли к Четырем Благородным Истинам Будда пришел к «развеличиванию» своей прежней личности, своего эго. Подобная ригористическая позиция соответствовала духу его учения.

Сиддхартха Гаутама, сделавшись Просветленным и претерпев глубокое духовное преображение в пучине жизненных страданий, был решительно против культа собственной личности. Ведь он дал метод, следуя которому любой из его учеников и почитателей смог бы достичь собственными усилиями такого же результата — обрести состояние Просветления. Человек, добивающийся нравственного самоусовершенствования, не нуждается в поводыре. Его товарищи по общине своим отношением к нему оценивают его духовные успехи и неудачи. Он ни от кого не зависит в достижении поставленной цели. Он не позволяет манипулировать собой, не перекладывает ответственность на кого-то еще и не возводит в культ человеческую судьбу Гаутамы Будды.

Никто не сказал о своем учении лучше, чем сам Гаутама Будда. Теми мыслями, которые я сейчас приведу, кроме него, не делился со своими последователями ни один Первоучитель за всю историю человечества. Эти рассуждения прозвучали в городе Кесапутте в обращении Гаутамы Будды к каламам — народности или сообществу людей, живших на севере Индии: «Не следуйте тому, что обретено в силу предания, или повторным повествованием, или тому, что содержится в священном писании, ни особым рассуждениям; не следуйте тому, что обретено в силу кажущейся способности другого человека, ни соображениям: „Этот бхикку — наш учитель“. Каламы, когда вы сами знаете: „Эти вещи не заслуживают порицания; эти вещи хороши; эти вещи одобряют мудрые люди; обдуманно предпринятые и исследованные; и соблюдаемые эти вещи ведут к пользе и счастью“, — приступайте к ним и пребывайте в них»[417].

Разве что Фридрих Энгельс (1820–1895) в письме к Ф. А. Зорге подошел с формальной точки зрения ближе всего к Гаутаме Будде. Я имею в виду высказывание Энгельса, что марксизм рассматривается переехавшими в Америку немецкими социал-демократами «доктринерски и догматически, как нечто такое, что надо выучить наизусть, и тогда уж этого достаточно на все случаи жизни. Для них