— на априорном превосходстве брахманов над всеми другими варнами. Чтобы получить доступ к сердцу Амбаттхи, необходимо было взять под сомнение его брахманское происхождение. Может быть, тогда до него дошло бы, что высокомерие брахманов ни на чем не основано. Оно всего лишь мертворожденное детище неразвитого и темного ума.

Тут я подхожу к центральному эпизоду в разговоре Гаутамы Будды с Амбаттхой. Первоучитель спросил юношу, из какого он рода. Тот с гордостью ответил, что происходит из благородного рода Канхаяна. (Этот ответ послужил возвращением к исходному пункту в легенде, которую я изложил на предыдущих страницах, — о царском происхождении шакьев.)

Обратимся к речи Гаутамы Будды в Амбаттха-сутте (сутре): «Если можно вспомнить, Амбаттха, с самого начала твое происхождение по матери и отцу, то оказывается, что сакья — дети господ, а ты — сын рабыни сакьев, ведь сакьи, Амбаттха, считают своим предком царя Оккаку. Когда-то давно, Амбаттха, царь Оккака, желая передать царство своей любимой и дорогой первой супруге, побудил оставить страну старших сыновей Оккамукху, Каранду, Хиттхиния, Синипуру. Оставив страну, они нашли прибежище на склонах Гималаев на берегу лотосного пруда, в большой роще деревьев сака. Из боязни нарушить чистоту рода они вступили в сожительство со своими сестрами. (…) И вот с тех пор, Амбаттха, они известны как сакьи. (…) А у царя Оккаки, Амбаттха, была рабыня по имени Диса. Она родила черного ребенка. Едва родившись, Канха заговорил: „Омой меня, мама, искупай меня, мама, освободи меня, мама, от нечистоты, я принесу вам пользу“. И вот, подобно тому, Амбаттха, как люди называют теперь демонов демонами, так же точно, Амбаттха, люди называли в то время демонов „черными“. И вот с тех пор, Амбаттха, его потомки известны как род Канхаяна. Итак, Амбаттха, если вспомнить с самого начала твое происхождение по матери и отцу, то оказывается, что сакьи — дети господ, а ты — сын рабыни сакьев» (пер. с пали А. Я. Сыркина).

Стоит еще добавить, что Гаутама Будда спросил без всяких обиняков Амбаттху, не слышал ли он из разговора старших, престарелых брахманов, наставников его наставников, откуда происходит род Канхаяна и кто предок рода Канхаяна. Задавая этот вопрос, Первоучитель окончательно загоняет Амбаттху в западню.

История о низком происхождении Амбаттхи всполошила монахов. Они встали на защиту незваного гостя и ожидали от него немедленного опровержения сказанного Первоучителем. Короче говоря, они верили, что юноша найдет весомые контраргументы для опровержения ложных слухов о своем низком происхождении. Три раза монахи обращались к искусному в речах юному Амбаттхе с просьбой честно ответить: ошибается Гаутама Будда или нет. Если же Амбаттха уйдет в гордом молчании, говорили они, то ему не поздоровится — его голова расколется на семь частей от горящей и сверкающей, как молния, булавы якши Ваджрапани. Несмотря на эту угрозу и призывы монахов прояснить истину, юноша стоял, наклонив голову и не проронив ни слова, до тех пор, пока над его головой действительно не появился со своей булавой грозный воин Ваджрапани — охранитель Будды и воплощение его могущества.

Дойдя до этого места в Амбаттха-сутте, понимаешь, как быстро эволюционировало учение Гаутамы Будды после его ухода в Паринирвану. Силы слова для его последователей оказалось недостаточно, потребовались более устрашающие средства принуждения к правде и добру.

Булава, естественно, подействовала на Амбаттху, и он немедленно подтвердил правдивость слов Первоучителя, припал к его стопам и признал себя человеком «подлого» происхождения. Интересно отметить, что молодые монахи, многие из которых были из брахманов, после такого признания почувствовали себя оскорбленными в лучших чувствах и набросились на своего сверстника с упреками и оскорблениями.

Гаутама Будда тут же остановил их нападки на Амбаттху, немедленно взял юношу под свою защиту и продолжил рассказ о его предке по имени Канха. То, что он поведал, повернуло ход разговора в нужное ему русло: «Не надо вам, юноши, чрезмерно унижать юного Амбаттху, говоря, что он сын рабыни. Этот Канха был великим мудрецом. Уйдя в южную страну и изучив священные брахманские тексты, он предстал перед царем Оккакой и попросил в жены его дочь Кхуддарупи. Тогда воскликнув: „Кто же это такой, будучи сыном рабыни, просит в жены мою дочь Кхуддарупи!“ — царь Оккака, разгневавшись и выйдя из себя, наложил стрелу на тетиву. И вот он не смог снять ее с тетивы. Тогда юноши, приближенные, советники, подойдя к мудрецу Канхе, сказали так: „Господин, да будет благополучие царю, да будет благополучие царю!“» (пер. с пали А. Я. Сыркина). Царь Оккака вообще потерял дар речи и с ужасом вытаращился на наглого и незваного гостя. Что уж тут говорить о его приближенных — магнетизм Канхи ввел их в замешательство.

Таким вот оригинальным образом представился будущему тестю и его клевретам пришедший свататься мудрец Канха. Он предложил царю не направлять стрелу ни вниз, ни вверх. В первом случае — разверзнется земля, а во втором — семь лет не будет дождя. Он посоветовал направить стрелу в старшего сына, наследного принца. В этом случае, как уверил всех присутствующих Канха, мальчик не пострадает, но страна будет процветать и пройдут в нужное время обильные дожди. Все так и произошло, как сказал Канха, — и получил в жены от оторопевшего и напуганного царя его дочь.

Вывод Будды Шакьямуни был неожиданным для монахов: «Не надо вам, юноши, чрезмерно унижать юного Амбаттху, говоря, что он сын рабыни. Этот Канха был великим мудрецом».

Глава двенадцатая. Мистерия, или Литургическая драма

О том, как достичь мировой гармонии, о выборе эффективных средств для достижения этой цели, о причинах интереса к учению Будды у жителей небуддийских стран, о различных путях искупления смерти с их плюсами и минусами, о гуманизации мира по-буддийски, о Восьмеричном пути к нирване и последнем месяце жизни Просветленного в сансаре

В брахманизме и индуизме высшая из целей человеческого существования — мокша, освобождение, избавление от всех страданий, выход из круга или колеса сансары — круговорота рождений и смертей и ограничений материального существования. В самом деле, индус относится к жизни, которая снова и снова возобновляется в новых телах, в новых веках и в новом пространстве, как к непрекращающейся череде страданий. Это, согласитесь, для человека малоприятная и устрашающая перспектива. Парадокс состоит в том, что его волю к выживанию в любых условиях питает страсть постоянно и терпеливо улучшать свое телесное обличье и социальное положение в будущих рождениях ради окончательного избавления от этой же земной жизни.

Чем не захватывающий спектакль с бесконечной сменой декораций и разнообразием масок, длящийся целую вечность? С