Шрифт:
Закладка:
Верь, и бойся, и проси.
… Вальсингам, Дубровский, Маша, Вронский, Петя, Гаврик даже, хоббит, Дэвид Копперфильд, Беня Крик и Вечный Жид, Консуэло, Рокамболь – все хотели быть с тобой. Джон Лонг Сильвер, Гулливер, Хитклифф, Рочестер, Джен Эйр, нищий, принц, бедняк, богач, гуттаперчевый циркач, Элоиза, Абеляр, скрипка, нос, шинель, футляр. Дон Кихот и Робинзон берегли твой сладкий сон. Колыбель твою качали три пузатых толстяка, и четыре мушкетера танцевали гопака.
А над Храмовой горою месяц одинцом завис.
Спи, ребенок, с днем рожденья.
Ровно в семь подъем.
Тенгиз.
Счастье – это то, у чего нет предела.
Из летописи Асседо
Глава XLIV. Казус белли
Стемнело, вассалы удалились в приемную князя фон Крафта, расселись в кожаные кресла полукругом. На стенах висело оружие, портреты предков и охотничьи трофеи. Лакеи приволокли бутыли с настойками, наливками и ведро соленых огурцов.
– Объявляю военный совет открытым, – провозгласил князь фон Крафт, снял со стены саблю и положил к ногам дюка.
Одно кресло оставалось пустым.
– Где маркграф фон Таузендвассер? – спросил свирепый вольный рыцарь Михаэль Ханеке. – Вы простили его, сир, опала кончена, пусть хозяин севера явится на совет, если он все еще способен являться и совещаться.
– Способен, – заверил соседа усач Фасбиндер. – Я видел его на Летнем балу у Шульца. Он плохо ходит, но все еще хорошо говорит.
– И я имел честь. Светлый ум сохранил наш маркграф, слава богу.
– Он совершенно не изменился, – подтвердил граф Рамштайн.
– Все еще харизматичен, как сам Люцифер. Весь народ за ним пойдет хоть пешком да в пекло.
– А если не пойдет, жены и матери выпихнут.
– Зря вы его, монсеньор, предали опале. Наш он. Всегда нашим был.
– Таузендвассеры – наша кровь, остготская.
– И визиготская плоть.
– Виноваты мы все перед ним. Не стоило предавать опале Фрида Красавца. Следовало нам вас, монсеньор, отговорить от такого дела.
– Его отговоришь! – рявкнул свирепый Ханеке.
Дюк своим вассалам ничего не возразил.
– Это очень хорошо, – опрокинул Ханеке стакан хреновухи и харкнул на ковер, – если Таузендвассер до сих пор молодцом. Все великие кавалеристы должны уметь говорить. Ему не на колеснице стоять. Счастливым будет тот бой, в который вы, сир, с соратником своим поскачете.
– Герр Ханеке прав, – тряхнул великолепной шевелюрой ландграф Вендерс. – Маркграфу фон Таузендвассеру место среди нас. Вместе вы никогда не проигрывали битв, монсеньор. Залог воинского успеха Асседо всегда заключался в вас двоих.
– Придержите коней, господа, – поднял руку уязвленный дюк. – Шестнадцать лет маркграф фон Таузендвассер не воевал с нами, а Асседо все еще стоит на месте.
– Сир, по правде говоря, за эти шестнадцать лет не было в Асседо ни одной толковой войны, – напомнил ландграф Вендерс. – Гаштольдовы набеги не в счет.
– А Пилевские равнины? – начал закипать дюк. – Мы выиграли тот бой!
– В Пилевских равнинах вы потеряли первенца вашего, Ольгерда, – осторожно напомнил князь фон Крафт.
Туча пробежала по лицу дюка Кейзегала, но дюк прогнал тучу. Прав был князь: несчастливыми были битвы, в которых сражался лишь один из Асседо вместо двоих. Велика тайна!
– Будет вам Фрид Красавец, – рявкнул дюк. – Следом за мной поскакал он в Ксвечилию. Задержался в Арепо, чтобы Шульцево золотишко на дело войны переплавить. Скоро должен объявиться.
– Вах! – сказал свирепый Ханеке.
– Лично засвидетельствуете почтение, а теперь хватит о нем. – Сеньор Асседо закинул ногу на ногу, налил себе полугара в рог и расстегнул колет. – Итак, господа, что вы обо всем этом думаете?
– О чем? – спросил усатый Фасбиндер.
– О войне.
– Война так война. Если вы прикажете, монсеньор, мы пойдем, – ответил за всех граф Рамштайн, протягивая дюку огурец.
– Пойдем, только к чему это все? – спросил лысый, как тарелка, виконт Шлендёрф.
– Не желаю я, чтобы слепо исполняли вы мои приказы. Таким манером войны не выигрываются. Внутренняя мотивация вам нужна, вассалы.
– Верно говорите, ваша милость, – согласился длинноносый маркиз Фриц Ланг. – В чем наш казус белли, сир?
Дюк впал в мимолетное замешательство.
– Скажем так, женщина…
– Женщина?!
– Не перебивайте, Вендерс! Дама по имени мадам Зита Батадам, находящаяся под моим покровительством, много лет назад изуродовала кунигаева наследника Челмара. Когда тот посмел посягнуть на ее честь, она полоснула его ножом по лицу и вынула глаз. Ей пришлось удариться в бега. Отважную женщину поймали нечестивые авадломцы и продали в блудилище. Там ей пришлось прожить в неволе десять целых зим. Ей удалось бежать в Асседо, но скотина Гаштольд, долго ее разыскивавший, пронюхал о беглянке и написал жалобу императору. Тот послал в Асседо инквизиторов. Не сегодня завтра они высадятся на наших берегах. Но это будет последний раз. Больше никогда.
Вассалы задумались. Нахмурились. Наморщили высокие лбы. Посмотрели друг на друга. Князь фон Крафт отворил ящик со свернутыми норманнскими табачными листьями и предложил графу Рамштайну. Ящик пошел по кругу. Щелкнули огнива. Густой дым поплыл к потолкам приемной.
– Стало быть, казус – женщина, – кисло заключил граф Рамштайн.
Дюку стоило возразить: “Не женщина, а свобода от инквизиции” или “свобода от постоянных набегов авадломского кунигая”. Или на худой конец: “Женщина, сослужившая всем нам неоценимую службу, покалечив сына врага и будущего врага”.
– Но какая женщина! – не сдержался дюк.
– Приведите ее к нам, монсеньор, – попросил хилый с виду, но непобедимый фехтовальщик барон Рифеншталь.
– Да-да, покажите! – закивали головами вассалы.
После очередного мимолетного раздумья дюк кивнул. Князь дернул за сонетку. Шепнул пару слов вошедшему камердинеру. В скором времени на пороге образовалась Зита.
Дюк встал, князь последовал его примеру, вассалы – их.
– Мадам Батадам. – Дюк сделал попытку склониться в учтивом поклоне, что не очень ему удалось с непривычки.
Все остальные сделали то же самое. Дюк протянул женщине руку.
Зита обвела присутствующих ничего не выражающим взглядом, но руку взяла.
– Вот эта женщина, – представил дюк казус совету.
– Ба! Шикарна! – оценил вольный рейтар Ханеке.
– Ослепительна и впрямь, – согласился Вендерс.
– Не поспоришь, – не стал спорить и Фасбиндер.
– А какова стать!
– Южанки все такие.
– Кажись, кровь восточная, – присмотрелся Фриц Ланг.
– Я уже имел
