Шрифт:
Закладка:
– Это, конечно, похоже на цыган?
– Нет, не в таких местах, как наши. Лудильщики, цыгане и бродяги всех мастей держатся дорог и не отходят далеко от фермерских домов.
– Ну, даже не знаю, что сказать. Я видел сегодня после обеда, как дети возвращались из школы – как вы и говорили, они пробежали мимо калитки, не задерживаясь. Так что, во всяком случае, больше не будет глаз на стене.
– И все же я хочу подстеречь их на днях и выяснить, кто этот художник.
На следующее утро, когда Воан, как обычно, направился с лужайки к задней части дома, чрезвычайно взволнованный Дайсон уже поджидал его у садовой калитки, безостановочно махал рукой и яростно жестикулировал.
– Что случилось? – спросил Воан. – Опять кремни?
– Нет, но взгляните сюда, на стену. Вот! Разве не видите?
– Еще один глаз!
– Именно. Нарисованный, как видите, на небольшом расстоянии от первого, почти на том же уровне, но немного ниже.
– Как, черт возьми, это понимать? Дети ни при чем, минувшей ночью их тут не было, и они не появятся на протяжении следующего часа. Что все это значит?
– Полагаю, это какие-то дьявольские козни, – проговорил Дайсон. – Конечно, сам собой напрашивается вывод, что адские миндалевидные очи следует приписать той же воле, что сотворила рисунки из наконечников для стрел; но куда заведет нас этот путь, понятия не имею. Что касается меня, то я вынужден держать свое воображение в узде, иначе оно разыграется.
– Воан, – прибавил литератор, когда они отвернулись от стены, – вам не приходило в голову, что имеется нечто общее – и крайне любопытное – между рисунками, выложенными из кремней, и глазами, нарисованными на стене?
– Что именно? – спросил Воан, и на его лице отразился смутный страх.
– Дело вот в чем. Мы знаем, что символы Войска, Чаши, Пирамиды и Полумесяца наверняка выложили ночью. Предположительно, они предназначались для того, чтобы их можно было увидеть во тьме. Что ж, точно такие же рассуждения применимы и к глазам на стене.
– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните.
– О, разумеется. Ночи сейчас темные, и я знаю, что после моего приезда погода стоит пасмурная. Более того, эти нависающие ветви погрузили бы стену в густую тень даже в лунном свете.
– И что?
– Вот какой момент меня поразил. Каким необычайно острым зрением должны обладать неведомые персоны, кем бы они ни были, чтобы расположить наконечники стрел в замысловатом порядке в чернейшей лесной тени, а потом нарисовать на стене глаза без малейшего намека на ошибку или линию, которая пошла не туда…
– Я читал об узниках темниц, спустя много лет обретших способность довольно хорошо видеть в темноте, – сказал Воан.
– Да, в «Графе Монте-Кристо» был аббат, – согласился Дайсон. – Но это особый случай.
3. Поиски чаши
– Что за пожилой мужчина только что приветствовал вас, коснувшись полей шляпы? – спросил Дайсон, когда они подошли к повороту тропы возле дома.
– О, старина Тревор. Он выглядит очень разбитым, бедняга.
– Кто такой этот Тревор?
– Разве вы не помните? Я рассказал вам историю в тот день, когда пришел в гости, – о девушке по имени Энни Тревор, которая исчезла самым необъяснимым образом около пяти недель назад. Это ее отец.
– Да-да, теперь припоминаю. По правде говоря, совсем забыл. По-прежнему никаких новостей?
– Все глухо. Полиция в тупике.
– Боюсь, я не обратил особого внимания на детали, которые вы мне сообщили. В какую сторону пошла девушка?
– Она должна была пройти прямо через те безлюдные холмы над домом; ближайшая точка ее предполагаемого маршрута примерно в двух милях отсюда.
– Недалеко от той деревушки, которую я видел вчера?
– Вы про Кройсикейлиог, откуда пришли дети? Нет, тропа пролегает севернее.
– Ах, в той стороне я еще не бывал.
Они вошли в дом, и Дайсон заперся в своей комнате, погруженный в сумбурные раздумья, сквозь которые все более отчетливо проступали контуры некоей идеи, блуждавшей в его голове в последнее время, идеи смутной и фантастической, отвергающей строгие рамки. Он сидел у открытого окна, смотрел на долину и видел, словно на картине, замысловатые петли ручья, серый мост и высокие холмы на заднем плане; вокруг царила тишина, и даже легкий ветерок не шевелил загадочные густые леса. Вечерний свет согревал заросли папоротника, а внизу над водой сгустился невесомый, совершенно белый туман. Дайсон сидел у окна, наблюдая за угасающим днем, и зыбкие контуры холмов теперь наводили на мысли о грозных стенах необъятной крепости, а леса окутались мраком и стали еще таинственнее; овладевшая литератором фантазия уже не казалась чем-то совершенно невообразимым. Остаток вечера он провел в грезах, почти не слыша, что говорит Воан; взяв свечу в холле, на мгновение задумался, прежде чем пожелать другу спокойной ночи.
– Хочу как следует отдохнуть, – проговорил литератор. – Завтра у меня дела.
– Вы имеете в виду литературные занятия?
– Нет. Я намерен отправиться на поиски Чаши.
– Чаши! Если вы о моей чаше для пунша, то она надежно спрятана в сундуке.
– Я не о вашей чаше. Поверьте, вашему столовому серебру никогда ничего не угрожало. Нет, я не стану докучать вам предположениями. Вероятно, очень скоро у нас будет кое-что гораздо более весомое, чем предположения. Спокойной ночи, Воан.
На следующее утро Дайсон отправился в путь после завтрака. Идя по дорожке вдоль садовой ограды, он заметил, что теперь на кирпичной стене смутно виднеются восемь странных миндалевидных глаз.
– Еще шесть дней, – пробормотал литератор себе под нос и, вновь задумавшись о теории, в правильности которой был твердо убежден, все-таки содрогнулся от того, что такая дикая и невероятная идея пришла ему на ум.
Он пробирался сквозь густую лесную тень, пока не вышел, наконец, на голый склон холма, по которому стал подниматься все выше, поскальзываясь на дерне, держа путь строго на север и следуя указаниям Воана. Чем дальше литератор уходил, тем сильнее ему казалось, будто он подымается над миром людей и привычных вещей; он посмотрел направо и увидел опушку фруктового сада, а еще голубоватый дым, столбом уходящий в небо; в той стороне располагалась деревушка, откуда дети приходили в школу, и дым был единственным признаком жизни, поскольку лес поглотил и спрятал старый серый дом Воана. Когда Дайсон добрался до того, что ему показалось вершиной холма, то впервые осознал, до чего же этот край безлюдный и странный; вокруг не было ничего, кроме серого