– Ужин.

Она сейчас же вывернулась. От жаждущего её общества пахло знакомо – кислятиной немытых подмышек, гнилью больных зубов, дорогим фряжским вином и отчего-то чернилами. В общем, неприятностями пахло, большими и страшными.

– Я шпильман, а не…

– Дура, я ж тебе поесть предлагаю.

– И? – мрачно поинтересовалась Арлетта, совершенно не верившая в бескорыстную доброту Аспида.

– И поговорить.

– Здесь?

– Хм. Ну хошь, наверх пойдём.

– Здесь, – отрезала Арлетта, – Черныш, жди на кухне. Авось там пожалеют, пожрать дадут. – И, вцепившись в загривок Фиделио, пошла, куда тянул Аспид.

За столом, отдельным, для важных гостей, коим необходимо побеседовать приватно, пахло вкусно – жареной рыбой в брусничном соусе, пирогами с капустой и тем же фряжским вином. Арлетта была голодна. Но не такая она дура, чтоб из рук Аспида есть.

– Чего надо? – спросила нахально. Пропадать, так уж с музыкой. – Для ваших дел я не гожусь, по твоей милости ничего не вижу. Договор соблюдаю, и долгов за мной нет. В марухи ни к кому не пойду. Лучше сдохну и, кого смогу, с собой заберу. Отрава у меня всегда при себе, а для вашего брата и нож найдётся.

Ножа у неё не было. Были хорошо заточенные спицы. Одна к руке привязана, другая к ноге. Чуть сдвинуть повязку, и невинная конечность превращалась в смертельное оружие.

– Да что ж ты наглая такая, – фыркнул Аспид, – откуда тебя такую-разэтакую к нам принесло?

– Из Иберии, – машинально соврала Арлетта, как в последнее время они с Чернышом врали всем.

– А говоришь чисто.

– Шпильман я. Дитя Дороги. На четырёх языках чисто говорю.

– А ещё говорят, что ты со своим семейством не с юга приехала, а вовсе с севера. Люди видели, как вы с Ковалёвой лодьи сходили.

– Сходили. И чё? Дороги не всегда прямые. Иной раз и не такой выверт получается.

– Интересный выверт. И детки на тебя не похожи.

– Дык сводные. Отец один, мамки разные. И Лёлечка наша на меня очень даже похожа. Прям одно лицо. Люди говорят, красавицей будет, – старательно умилилась Арлетта. Выпрямилась, косицу, сбоку заплетённую, погладила. Мол, и сестрица у меня красавица, и сама я чудо как хороша.

– А где отец?

– Помер.

– Давно?

– Прошлым летом.

Видимо, на лице Арлетты отразилось что-то такое, что Аспид подсунул ей под самый нос стопку креплёного фряжского.

– Выпей, полегчает.

Арлетта стопку деликатно приняла, понюхала и поставила на стол.

– Не доверяешь?

Аспид добавил в голос угрозы, может, и рожу пострашнее скорчил, но Арлетта только плечиком дёрнула. Рожу она не видела, а угрозы не испугалась.

– Ах, как можно. Доверять тому, из-за кого зрения лишилась, это же полный моветон.

Последнее слово старательно выговорила по-фряжски.

Аспид насмешки не понял, но явно разозлился по-настоящему. Однако сдерживался. Чего-то от неё ему надо было.

– Так ты с того случая слепая?

– Медикусы утверждают, что башкой о камни биться страсть как вредно.

– Угу. Смотрю, мозги отшибло, а наглость осталась. Окоротить бы тебя.

– Не по понятиям. Я правил не нарушала.

– Ладно. Вали отсюда, убогая. Вали, пока я добрый.

Добрый Аспид внушал ещё меньше доверия, чем Аспид злой, поэтому Арлетта послушалась, свалила на кухню и обнаружила, что Черныша там нет. Вроде был, но с улицы позвал его кто-то, он вышел и не вернулся.

Всю дорогу, которую помог одолеть Фиделио, очень хорошо понимавший команду «домой», надеялась, что Черныш догонит или как ни в чём не бывало обнаружится дома, у печки. Но, увы, мальчишки дома не оказалось.

Что теперь делать, Арлетта не знала. Эжену и Лелю в город нельзя. Мышильда города не знает и всего боится. Слепая плясунья, бродя по улицам в компании Фиделио, могла найти только неприятности. Смутно думалось, что в этом замешан Аспид, а заодно и страшный Коряга. Но отвлекать беседой только для того, чтобы выманить и украсть Черныша? Глупо как-то. Иберийского мальчишку можно было подловить сотней других способов. И к чему эти странные расспросы? Кромешник Бернард её нашёл? Господин Барнум всплыл со своей неустойкой? Нет, тогда со стражей пришли бы… Или с Корягой договориться проще? Совсем запуталась. Столько думать – с ума сойдёшь. Посидела, послушала, как дышат спящие дети. Поспать бы, а то вовсе сил не будет. Их и так немного. Интересно, можно ли в шестнадцать лет стать старухой? Спину ломит, ноги болят, в голове какое-то кружение. Выпила её эта зима. Но всё ж не так страшно, как в балагане у Барнума. Живая. И дети живы. Отправить их в Иберию побыстрее. Там тоже не мёд, но хоть наследник остравского престола никому и даром не сдался. А она останется. Ненадолго. Явилась тяжёлая мысль, что, раз Черныша нет, денег хватит, чтобы уехать вместе.

Арлетта тихонько погладила крестик. Может, ещё есть надежда. Может, завтра… или послезавтра… «Галера» – хорошее место. Нет, трактир, конечно, паршивый, грязно, как в хлеву, и еда дрянь, но все новоприезжие туда попадают. И он придёт, так что не разминутся. О том, что ночной брат уже никогда не придёт, она старалась не думать.

Эжен жмурился на солнышко, которое играло, то скрывалось за облаком, то выкатывалось на ярко-синее небо. При солнышке было жарко, без солнышка накатывал ледяной холод. Хорошо, что ветер дул сильный и облака пробегали быстро. Уйти в дом он не мог. В саду расцвели примулы, и Лель с утра рисовал их, не обращая внимания на капризы погоды. Прибегала Мышильда, причитала, пыталась надеть на него шапку. Но Лель не дался. Шапка сползала на глаза и мешала смотреть. На его листочках, разложенных на старой доске и придавленных грязноватыми обломками кирпича, дул ветер, плясали солнечные пятна, летели облака, цвели белые фиалки. Как можно нарисовать ветер, не понятно, но у Леля получалось. Остатки красок надо непременно захватить, когда они поплывут в Иберию. Будет Лель рисовать лимонные деревья. Эжен зажмурился, пытаясь представить жёлтые лимоны, растущие прямо на деревьях, но помешало солнце, ударило сквозь сомкнутые веки. Он открыл глаза и тут же их закрыл. Показалось. Это от яркого света и слишком тёмных теней. Протёр глаза до слёз, до боли. Не показалось. В тени развалин, в одном из высоких выбитых окон кто-то стоял. Чёрный, длинный и вроде без головы.

Тень качнулась в их сторону, скользнула вниз, на кучу битого камня. Ветер подхватил длинный, наглухо запахнутый чёрный плащ, едва не сорвал низко опущенный капюшон.

– Мама! – выдохнул Эжен и, подхватив Леля, так и не выпустившего из рук кисточку, побежал. Где-то визжала Мышильда, и он понял, что напрасно бежит к дому, что в доме не спрячешься, но времени на умные рассуждения о том, куда бежать, уже не осталось.

День был тяжёлым. Работать без помощника Арлетта отвыкла. Очищать круг для танцев пришлось