Шрифт:
Закладка:
Мало старалась, девочка-неудача.
Думала, что сражается и побеждает, а оказалось, что она всего лишь, как слепая ночная бабочка, бьётся о стекло. Силы у таких бабочек кончаются очень быстро. Вот и у неё закончились. Бабочки обречены, потому что они слабые, а стекло твёрдое. Что ни делай, как ни бейся, конец один. Тёмная яма. Сиди и знай, что помощи не будет. Ни от кого.
Возникла вялая мысль насчёт побега, но Арлетта даже не шевельнулась. Всё бесполезно. Всё уже решено. Шпильманы мы, нам ли бояться смерти. Пусть смерть нас боится. Канатная плясунья криво усмехнулась. Никто не боится бабочек. Они разбиваются, сгорают в огне, или их сжирает кто-нибудь посильнее.
– Я отдохну, – прошептала она, – теперь ведь можно?
Но, должно быть, и этого было нельзя. Отдых вышел какой-то муторный. Голова болела, ныла спина, крутило болью правую руку, похоже сломанную. За стеной снова ходили, бормотали что-то. Лязгнула дверь, кто-то рявкнул «не вздумай сдохнуть». Стукнуло легонько, плеснула вода. Но пить Арлетта не стала. Тошно было. Да и зачем?
Кто-то плакал. Скулил нудно и непрерывно, явно ни на что не надеясь. Лель?
– Заткнись, – сказал другой голос, – всё равно не поможет.
Эжен? Нет. Эжен бы утешал… А тут раздался звук затрещины. Плач оборвался. Теперь слышались только редкие всхлипы.
– Ты как подвернулся?
– О-отчим продал, – прошептал наплаканный голосок, – мамка полгода как померла, а он… он…
– Угу. Понял. Не смей реветь, а то снова вдарю. Достал уже.
– А ты как?
– Каком кверху. Мамка к бабке послала. Ну я и пошёл. Только не дошёл, чтоб их всех…
Помолчали.
– Хлебца бы, – протянул младший.
– Ага, щас. Придёт Чёрный человек, и всё тебе будет. Хлебушек, пирожное с кремом, марципаны с цукатами.
– Чего-чего? Чего такое марцапаны?
– Не знаю. Может, вкусное, а может, гадость такая, что и в рот не возьмёшь.
– Еда гадостью не бывает.
Снова помолчали. Обсуждать тут было нечего. Еда есть еда.
– А, – не выдержал младший, который очень старался не плакать, – а этот Чёрный человек… Зачем мы ему?
– Зачем колдуну невинные дети? Кровь будет пить, или в жертву приносить, или колдовство какое испытывать. Кто их, колдунов, знает. Только я живым не дамся.
– Тебе хорошо. Ты вон какой здоровый. А у меня во…
– Хм. Где ногу покалечил?
– Нигде. Родился такой.
– М-да. Плохи твои дела. Говорят, Чёрный человек таких больше всего ценит. Калечных всяких, уродливых. Во, вот как эта.
– Знаешь чего… она… наверное, она уже мёртвая. Совсем.
– Не… Дышит. Значит, живая.
«Мёртвая, – подумала Арлетта, – скорей бы уж».
Совсем умереть опять не получилось. За дверью зашумели, затопали, рядом кто-то заверещал, вырываясь, а потом раздался голос, странный, прерывистый, будто говорили, превозмогая сильную боль, тихо, сквозь зубы, с шипением на болезненном выдохе.
– Этого беру.
– Ы-ы-ы-ы!
– Замолкни. А это… Опять! Я же предупреждал.
– А чё такое. По улице шлялся.
«Аспид, – узнала Арлетта, – конечно, и в этом замазан».
– Я не шлялся! Я к бабке шёл! – загундосил бесстрашный липовецкий пацан.
– Во-от. Бабка. А ещё у него мамка, три брата и отец в море. Какую букву в слове «сирота» вы не понимаете?
– Я не сирота!
– На нем не написано, – попытался возмутиться Аспид.
– Спросить надо было. Язык на то и дан. Хочешь без него остаться?
Аспид, похоже, устрашился и потому ничего не ответил.
– Этого отведите, где взяли. А этого забираю. Вот, получите. В расчёте?
– Прибавить надо. Дешевеют деньги-то.
– Перебьёшься.
– Погодь, не гони. У меня тут ещё кое-что есть. Она не она, не знаю, но по приметам подходит.
Лязгнула дверь. Арлетту схватили за плечи, добавив к общей боли ещё малую толику, и потащили. Дотащив же до места, попытались поставить ровно. Стоять Арлетта не смогла, должно быть, ноги и спина мёртвой куклы для этого уже не годились. Аспид отпустил руки, и она упала. Упала в волну яркого, слепящего света и с радостью подумала: вот и всё. Стекло лопнуло, бабочка сгорела.
Глава 14
За ногу кто-то трогал. Точно, трогал, шевелил пальцами с острыми ногтями, прикладывал что-то холодное. Арлетта сначала изумилась. Возмутилась даже. Вроде благополучно померла, тихо, спокойно, и даже не болит ничего, а всё равно отдохнуть не дают. Потом испугалась. Вспомнила про колдуна. Сейчас кровь пить будут или опыты ставить. Отпилят ногу, а потом будут заклинанием приклеивать. И не приклеят. Ногу Арлетте было жалко. Кто она есть? Шпильман. А шпильмана, как волка, ноги кормят. Недолго думая, она использовала любимую конечность по назначению. Размахнулась и врезала по тому, кто на неё покушался. Ударчик получился что надо, хотя его смягчили несколько слоёв ткани. Ряса? Плащ? Колдовская хламида, расписанная всякими знаками, как у Великолепного Макса?
– Она меня ударила! – заверещал колдун женским голосом.
– А ты не лезь, – флегматично отозвалась другая женщина, – сказано было – не трогать.
– Как не трогать?! Как же не трогать?! Ты посмотри, какая нога, как лапоть растоптанная. Мозоли! Ногти обломаны! На пятках трещины! Фи!
– Это моя нога, – с угрозой сказала Арлетта и села. Получилось легко. Чуть отдало в спину, закружилась голова, но и только.
– А руки! – запричитала нервная дама. Именно дама. Приятно и тонко пахло духами, нежно шуршали пышные юбки. – Перчатки же нужны, к основному платью, к платью для ужина, к платью для второго дня…
Арлетта шевельнула руками. Надо же, у страха глаза велики. Ничего не сломано. Слушаются как миленькие. Покорно ощупывают колени, прикрытые длинной полотняной рубахой, край высокого топчана с тонким, как блин, тюфяком в чехле из реденькой бязи. Потянулась к шее. Крестик на месте. Сползла с постели и… ура-ура… встала.
– Куда ты? – испуганно сказала вторая дама. – Тебе нельзя.
– Можно-можно, – затараторила первая, – даже нужно. Платье надо примерить. Наверняка нужны переделки. Это же ужас. Шили на девушку с фигурой, а это… это же кочерга какая-то.
Арлетту ухватили за локоть и куда-то потянули.
– Отвали! – огрызнулась канатная плясунья. Локоть выдернула и приняла боевую стойку. Хорошо-то как, когда ничего не болит. Притон колдуна или просто притон какой-нибудь госпожи Розетты, тупой куклой она не будет. Обломаетесь! Всё равно терять нечего.
Дама трепыхалась рядом, шелестела, взметала волны духов. Молодая дама, красивая, должно быть. Голос звонкий, топоток каблучков мелкий, частый.
– Да что ты себе позволяешь! Ты!
– Я, – согласилась Арлетта и развернулась в первом движении баллата-фуэте.
Рисковала, конечно. Мало ли где здесь стены и мебель. Но обошлось.
По назойливой даме, с визгом отскочившей в сторону, не попала, зато сшибла что-то неустойчивое, лёгкое, повалившееся с шёлковым шорохом.
– А-а-а! Платье! Да ты… Ты… Да что же это такое!
– Сдохните все! – мстительно заявила Арлетта, сейчас во всём согласная с покойным Каплюхой, и добавила кое-что, по-фряжски и по-остзейски.
– Нет! Это невозможно! – простонала шокированная дама, которая, видимо, удалилась на безопасное расстояние.
– А по-моему, ничего, – задумчиво заметила вторая особа, – языки знает, танцевать умеет.
– Сейчас и тебе станцую, – пообещала Арлетта, – мало
