Шрифт:
Закладка:
Монах
Монах бьет в гонг.
Закон таков:
Судьба – пинг-понг
Слепых богов.
Алтарь погас,
Засов закрыт.
Судьба – запас
Дрянных корыт.
Монах подмел
У храма двор.
Судьба – черед
Замкнуть затвор.
Монах мне дал
Свои ключи:
«Вдыхай сандал,
Молись, молчи».
Монах взвалил
На плечи груз:
«По мере сил
К утру вернусь.
В небес обход –
Раз ты слаба,
Со мной пойдет
Твоя судьба».
Гора
Указатель – как крест
на развилке
к высокой горе.
Если жизнь – это квест,
я без карты
блуждаю в игре.
Если жизнь – это путь,
вот мой склон
и тропа с чабрецом.
Никуда не свернуть –
между стартом пути
и концом.
На вершине стою:
Облака – словно
водная взвесь.
Так, наверно, в раю.
Я не там,
но я больше
не здесь.
Высокое небо
Высокое небо и низкая я.
И маленький домик. Большая земля.
Высокое небо над нами стоит.
Вращается крошечный в нем сателлит.
Высокое небо – воздушный гигант.
Ну разве земле человек – оккупант?
Под небом высоким он так невелик:
вот только родился, и всё – чик-чирик.
Вот только он встал во весь рост и взлетел –
и сразу увидел тот, верхний предел.
Вот только решил завладеть он землей,
и в землю закопан – на вечный покой.
Высокое небо и низкая я.
И маленький домик. Большая земля.
Высокое небо над нами стоит.
Вращается крошечный в нем сателлит.
Инструкция по безопасности
Спасательный жилет
лежит
под сиденьем.
Каждый
один на один –
с крушеньем.
Сверху вот так
выпадает –
маска.
Мир – словно
контурная
раскраска.
В кресле –
инструкция
для полета.
Можно ли
в небе
спасти кого-то?
Смотришь
на облако,
как сквозь пленку.
Маску – себе,
а потом –
ребенку.
Облако так
на сугроб похоже.
Мягко в нем,
кажется.
Боже,
боже.
Предосеннее
Словно желтый мячик с поля, укатилось лето, что ли?
Укатилось – и не сыщешь в скошенной траве.
Я его в кольцо бросала, только попадала мало:
Приблудился ветер – сонный, ерзал в рукаве.
А квадратом из тетрадки – вся расчерчена площадка.
Но играть на ней уж нечем будет в сентябре.
Укатилось тихо лето, как карманная планета.
И вселенная пустеет – в доме и дворе.
Лето
Никаких новостей, кроме
конца света.
Солнце перевалило
за середину лета.
У ног примостился больной
котенок,
Зевает и тычет носом
в меня спросонок.
Смахнула с мохнатого уха
большую муху.
От ветра в степи –
ни слуху ни духу.
Поет детвора во дворе:
дождик, брызни.
Никаких новостей, кроме
начала жизни.
Стамбул
В Стамбуле солнце,
и коты мурчат,
прикрыв глаза,
на теплом тротуаре.
И кто-то снова
пишет в общий чат,
что наша жизнь
сейчас
уже в разгаре,
что на Босфоре
чайки хлеба ждут,
что отплывают
в Азию паромы.
И за каких-то
несколько минут
мне эта жизнь
становится знакомой.
Как закипает кофе
на песке,
гранаты
миг за мигом
вызревают,
так я иду по жизни
налегке,
еще не зная,
как это бывает.
Константинополь
Пишу оставшимся друзьям о том, что я по ним скучаю.
Пью по утрам турецкий чай, живу как будто где-то с краю.
Живу как будто я предлог, частица сложных предложений,
Во дни панических тревог, в недели горестных сомнений…
Константинополь и Стамбул сегодня в сущности похожи.
Я слышу речь свою как гул, она здесь эмигрантка тоже.
Пишу друзьям, пишу семье, читаю новости и ленту.
Вся жизнь взаймы, в не-бы-ти-е, вся наша жизнь взята в аренду.
Мой дом в аду который день. Как Эвридика и Орфей, я,
Оставив там родную тень, не оглянуться не сумею.
Восточный
цикл стихотворений
Азан
Молчит мечеть. Качает мачту ночь.
Кузнец чеканит чалому подковы.
Причаливают в чёлнах рыболовы,
С уловом сети силясь уволочь.
Конвой молчит, луна глядит вполглаза.
Молчит прибой, чаруя из глубин.
Пока не кличет с башни муэдзин,
Молчит мечеть до нового намаза.
Пуста казна, акче на дне мошны,
Беглец вскочил в седло с живой добычей.
Чадит рассвет. И с башни голос зычный –
К молитве клич. Предчувствие войны.
Кафа
Невольничий рынок. Татарский плен.
Кафийская знойная площадь.
Звенят кандалы. Золотые. Размен.
Младенец. Визг. Вздыбилась лошадь.
Сгрудились в испарине потной тела.
Хлыст. Вой. «Отцепись же от сына».
«Зачем же, зачем я тебя родила?»
«За эту – не больше алтына».
Полон
В Чуфут-Кале был узник заточен.
Заложник. Двадцать лет – четыре хана
Торги ведут без окупа. Полон.
Послы. Поминки. Происки султана.
«Цингой измучен, голод и нужа,
Одна рубаха, кайдалы полпудны.
Светлейший царь. Не я ж, тебе служа,
Всего лишен?»
Изменничество.
Чуднов.
Историческая справка (Словарь Брокгауза и Ефрона):
В 1660 г. Шереметев с 15 тысячами русского войска и 20 тысячами черкесов под начальством Цецюры 2 месяца боролся с 70-тысячным польско-татарским войском. Сами неприятели удивлялись доблести Ш. Под Любарой русское войско потерпело урон, но Ш. удалось в полном порядке отступить в Чуднов, за что его прославляли как в польских, так и во французских источниках. В это время пришло известие об измене Хмельницкого; вслед за тем изменил и Цецюра. Ш. завел переговоры с поляками и подписал договор, по которому русские получали свободный проход. Но поляки нарушили договор и позволили татарам перебить часть русских, часть увести в плен. Ш. был выдан крымским татарам и уведен в плен, где пробыл 20 лет.
Набег
Речь Посполитая.
Степь перебитая.
Месяц и крест.
Ночь и разъезд.
Лук. Тетива.
Стража мертва.
Вольница. Сечь.
