– Принеси мне письма.

– Чем они так важны? А? Зачем тебе они?

– Это тебя не касается.

Ее взгляд стал похожим на бабушкин, я так давно не видел стальные нотки в дамских глазах. С этой чертовской уверенностью и одной голой грудью (которую она не удосужилась спрятать) – это был эталон силы и величия.

Я хотел гарантий и почти готов был затребовать их. Но что-то внутри моего несмелого тела стушевалось и я вышел из комнаты.

Дом Ивановых, наполненный тишиной и скорбью, покачивался на своих берегах, все устройство оставалось таким же шикарным и упорядоченным. Я любил этот дом и считал его своим. Не знаю, на каких правах, но он манил меня тяжелыми убранствами и своей шириной, и я готов был пасть под таким могуществом.

Судьба всегда дает вам несколько вариантов, чтобы вы могли решить свою судьбу самостоятельно. И если бы я был немного умнее, я бы ушел из этого дома, я бы убежал оттуда, чтобы больше никогда не видеть семью Ивановых и Веронику, прекрасную фею с черной душой и пустынной головкой. Но тогда в этом зимнем ненастье мне казалось, что сама рука Божья привела мою безрадостную жизнь к богатым и сытым, чтобы я, наконец, увидел свет и не захотел с ним прощаться.

Я вошел в кабинет Виктора, беспардонно и упрямо, как это делают малолетние подростки. Мне было, что терять, но страсть от предыдущей сцены все еще жгла мое тело, я хотел утолить ее и снова владеть собой. На столе был идеальный порядок, почти никаких предметов, все, как в то время, пока это был кабинет Агнии. Письма лежали в первом ящике стола, единственном без замка. Думаю, хозяин дома не имел представления о их ценности, как и я, собственно говоря.

Удивительно, почему сама Вероника не забрала их. Она могла с такой легкостью проникнуть в кабинет. Я вернулся к ней в комнату, полный надежд и уверений, но она уже была не одна. С ней рядом расположилась одна из служанок.

– Принес? – я растерянно кивнул, не понимая, чего она хочет на самом деле. – Положи туда.

Я покорно бросил письма на тумбочку и замялся у входа. Разочарование сковало все мое существо, но живучая надежда упорно колыхалась и заставляла меня ждать, сам не знаю, чего.

– Можешь идти.

Она была ледяным айсбергом, крушение которого казалось совершенно невозможным. Я покинул комнату, полный отчаяния. Конечно, мне нужно было действовать. Первый пункт в плане – стать зятем в этом доме. И я забыл, что такое дышать. Наемный работник – слишком хрупкое положение, неустойчивое. Изначально, мне казалось, что Вероника – оптимальное решение. Молодая, неопытная, она бы не заметила моих манипуляций и я бы спокойно возглавил семейство. Но ее заполучить оказалось куда сложнее, потому что именно у нее хватало храбрости и смелости вертеть мною как безвредным мячиком. Но, Слава Богу, она была не последней женщиной в рыжеволосом семействе.

Освоение целины

Как мало чувственных мужчин, как много чувственных женщин! Анна вернулась после своего длительного отсутствия одна, без мужа и детей. Ее все такие же красные губы расплылись в улыбке при виде меня. Конечно, она помнила.

– Как я рада вас видеть!

– А я вас! – соврал я. – Удалось ли вам написать что-нибудь, чтобы я мог передать своим друзьям в издательстве.

– Ох, – она слегка покраснела и лукаво опустила глаза. – Я была так занята своими детьми, что не могла собрать мысли для литературы. Даже не читала ничего стоящего.

– Очень жаль, мир теряет нового Набокова.

Я выразил соболезнования, в связи с ее такой недавней утратой. Она, кажется, только вспомнила о смерти Агнии и почти растерялась. Но женщин тяжело застать врасплох. Тут же собрав свои эмоции, она расплакалась. Мне доставило удовольствие видеть ее лживое горе. Возможно, худшая часть меня уже тогда заняла свою позицию основательно, возможно, так было всегда. Я не анализировал ничего, кроме своих перспектив на членство в этой семье. Анна была прекрасной добычей. Я сжал ее руку чуть сильнее и предложил переселиться ко мне, если здесь ей совсем тяжело находится.

– Ох, ну что вы! – она покраснела от удовольствия быть замеченной. Я придвинулся чуть ближе и прикоснувшись губами к ее ладони, еле слышно признался, что скучал. – Ох!

Если бы вы знали, как забытые мужчинами женщины нуждаются во внимании. Им достаточно одного поэтического стихотворения, нарочитой сцены, романтической ситуации – и вы уже самый центр этой бренной вселенной.

В самом начале весны, когда солнце уже начало обогревать эту слабую землю, мы с Анной продвинулись до разговоров о ее разводе. В то время флирт между нами стал достаточно крепок, я не скрывал своей «страсти», открыто признавался ей в том, в чем обычно признаются герои-любовники в сериалах, но не давал физического удовлетворения, прикрываясь высокой нравственностью. На самом же деле, мне просто не хотелось вживую видеть ее испорченное детьми тело, особенно после Вероники. Последняя, кстати, так и не отблагодарила меня за письма, а укатила в Лондон под предлогом учебы. Я страшно тосковал, но знал, что это скорее освобождает мне руки, чем сковывает. Виктор оказался первоочередным наследником и вовсю занимался бизнесом. По счастливой случайности или беспредельной денежности никто не вспомнил обо мне, как балласте. И я всецело посвятил себя ухаживаниям за Анной, глупой тетенькой с типичными мечтами домохозяйки. Удивительно, как она вообще когда-то могла иметь хоть какой-то потенциал.

Я ронял гордые мужские слезы и целовал ее руки. Я слушал ее глупейшие рассуждения про авторов прошлого, поскольку о нынешних написано не так много. Я смотрел на кровли шикарного особняка и набирался сил, чтобы осилить ту ужасную дорогу, которую я должен был пройти во имя высшей цели.

Все шло как по маслу. Анна обещала мне поговорить с мужем, от которого уже давно не видела ни страсти, ни восхищения. За это мне пришлось поцеловать ее, то есть несколько минут терпеть полудохлую устрицу у себя во рту (после я не мог избавиться от этого жуткого привкуса целый день). Я собирался домой почти окрыленным, когда в дом Ивановых вместе со служанкой вошел Антон Чугуров. В своей грубой манере он скорее приказал мне остаться, отчего все фибры моей души всколыхнулись.

– Анна, здравствуйте! Примите мои соболезнования, – она учтиво наклонила голову и тут же выпрямилась как струна.

– Чем