– Я хочу с вами лично поговорить, если вы не против.

– Конечно.

Виктор Иванов скрылся в кабинете вместе со следователем, а я так и остался стоять посреди их шикарной гостиной. Мир, выстроенный вокруг этой истории, рушился на глазах. Но больше всего меня интересовала собственная участь. Нас всех, в конце концов, больше всего интересует именно собственная участь.

Я не знаю, сколько времени они провели в кабинете, потому что мой задумчивый побег прервала Вероника. Небрежная и заплаканная, она дернула меня за локоть и кивнула головой в сторону своей комнаты. Я пошел за ней машинально, потому что голова моя была занята совершенно другими мыслями.

– Закрой дверь, – я подчинился. – Раздевайся.

Наверное, благородный мужчина сказал бы, что она очевидно расстроена, много выпила, хоть и не захмелела, устала. Он бы прижал ее к себе, чтобы утешить, гладил бы по голове и рассуждал о бренности нашего существования. Он бы уложил ее под одеяло, принес чашку чая и рассказал милые истории из детства. Он бы ее оберегал, потому что благородные мужчины все приводят в порядок, даже сломанную душу.

И благослови Боже таких мужчин. Я не таков.

С жадностью и трепетом я воспользовался ситуацией, чтобы получить то, о чем грезил с того самого летнего отдыха. За окном валил снег, она была безучастна и не смотрела на меня. Это не было занятие любовью, это был секс. Тот самый неуместный, торопливый, подростковый секс. Но мне, откровенно говоря, совершенно неважно, что чувствовала ко мне Эсмеральда в ту самую проданную ночь.

Как только я получил желаемое, она отпихнулась от меня ногами и потребовала выйти. Я видел, что тени, лежавшие на ее юном лице от смерти близкого человека, никуда не ушли, а стали только глубже. Но для меня это был самый счастливый момент. И никто не мог его испортить. Что для одного – отчаяние, для другого – счастье.

Прежде, чем вы осудите меня, хочу отметить, что я не срывал ничей цветок. Она уже имела опыт до меня и сама предложила подняться. Я просто согласился. И так бы сделал почти каждый мужчина. Я говорю почти, потому что знаю категорию «святых». Тех, что пытаются казаться лучше за счет нравственных устоев. Но как говорится, естество берет свое. Все мы хотим в конечном счете одного и того же.

Зимой не только мир, себя не хочется менять. Я шагал по центру Москвы, опьяненный своим счастьем и двумя бокалами глинтвейна. На момент, только на один момент под яркими гирляндами Никольской улицы мне показалось, что Ивановы – это что-то мифическое, нереальное. Я вырисовывал в своей голове юное тело, которое совсем недавно прижимал к своему. Мне казалось, что такое совокупление почти противоестественно.

Но зимние улицы, снежные и украшенные мчали меня через Кремль к Москве-реке. Я заглядывал в лица прохожих, ожидая увидеть там отпечатки детства здесь, в святая святых. Конечно, я сам был далеко не деревенским, но ведь это совсем другое. Большинство людей тратят значимый отрезок пути на осмысление красоты, знакомства с кем-то интересным, изучением прошлого. А у таких людей это в крови. Они родились среди величия, отчего стать ничтожеством нужно еще постараться. И дело не в цели, которую вы достигните в конечном счете. Только ради дороги и стоит жить.

Однако счастье мое продлилось ровно до того момента, как я спустился в метро и поехал к себе на отшиб. Все внутри меня опустилось и я осознал, что все, принадлежащее Ивановым, мне не принадлежит. Да, конечно, глупо было верить в обратное. Но находясь так, с Вероникой, в ее кровати, я почти уверовал в то, что это она – временное явление этого дома. Но грубые люди, пихающиеся и уставшие от собственной жизни, тянущие ее как лямку, показали мне на мое место. И я ощутил его снова. Одиночество – вечное состояние великих умов, способных осознать свою бренность. Круто я загнул, да?

Придя в свою ничтожную квартирку я понял, что человек владеет только тем, на чем стоит его фамилия. И что-то взяло надо мной вверх. Я достал из шкафа и перерезал половину своих рубашек, серых и мятых, как вся моя жизнь, как я сам. В порыве гнева, я разбил три кружки, купленные «по выгодной цене», часть тарелок, доставшихся от бабушки и варенье, как продукт крестьянства. Потом я вытащил фотоальбом своего детства и принялся рассматривать снимки. Все такое традиционное для рабочего класса. Ни тебе Италии, ни горнолыжных курортов, ни праздников с размахом. Безвкусные елки, наряды из того, что придется. В этом была вся моя жизнь и тем сильнее я ее ненавидел. Потом я открыл ноутбук и забил в гугл знакомые ФИО. Все кругом роскошь и достаток, начиная с пеленок и заканчивая ветхостью. Не слушайте тех, кто говорит, что бедным и честным быть достойно. В нужде нет ничего прекрасного.

В этот момент я так яростно проклял всю семейку Ивановых, что задался, наконец, реальной целью, ради которой стоило и повоевать. Я хотел сделать все их – своим. Желать надо по-крупному. И решил погубить себя этим чертовым желанием.

На следующий день я ворвался в ворота дома Ивановых как дикое животное в заповедник. Мне натерпелось начать планирование. Все вокруг было покрыто снегом и казалось, мои следы бетонными пластами остаются на ИХ территории.

В гостиной было тихо, видимо, под влиянием случившегося даже стены включились в процесс утраты. Я пробрался в пустую комнату Вероники и открыл ее ноутбук. Пароль. Конечно, было глупо предполагать, что яблочная компания оставит мне в подарок открытую систему.

Я достал из кармана маленькое устройство. Продавец в магазине сказал, что шпионить при помощи такой штучки очень просто. Мне нужно было внимательно послушать, что говорят эта девчонка про меня. Ну и про других.

Информация во все времена была самым эффективным оружием. Поэтому я забросил устройства для прослушки во все доступные места, не облюбленные прислугой. Даже если их найдут, кто докажет, что это мое? У такой семьи любопытных ушей куда больше, чем у президента. Не удивлюсь, если не я самый умный в деле шпионажа.

Конечно, было бы вежливо остаться и помочь с церемонией. Но мне быть лишним колесом всегда претило, поэтому я уехал сразу после размещения своих шпионов.

Если бы я только знал, что в этот момент моя юная Вероника пришла в контору Чугурова