О шагах, предположенных Англией в Греции, Сазонов, правда, был извещен еще до выступления Венизелоса загадочной, на первый взгляд, телеграммой Савинского от 2 января ⁄ 20 декабря, в которой сообщалось, что «английский посланник (Айронсайд), посвятив меня в свою переписку последних дней с Лондоном и Афинами (!) о желательности скорейшего выступления Греции, сообщил мне, что, судя по телеграммам из Афин (!), на это выступление надеяться не приходится и что есть указания на разговоры греков с турками (!). Айронсайд очень смущен этим обстоятельством и просил меня поддержать перед вами его (!) мысли о необходимости во что бы то ни стало вывести греков из этого положения упорства, указав им, что высадка греков в Галлиполи имела бы решающее значение для прорыва Дарданелл и для быстрого исхода войны с Турцией». Не может быть сомнения в том, что дело заключалось тут не в фантастических личных переговорах Айронсайда с Афинами, на которые даже самый смелый и взбалмошный английский дипломат не решился бы без указаний из центра, а в желании Лондона подготовить Сазонова к «внезапно» — после провала александреттского дела — выяснившейся необходимости участия Греции в дарданелльской операции.

В дальнейшем вопрос был поставлен Сазонову временным заместителем Бьюкенена О’Бейрном, о чем свидетельствует памятная записка великобританского посольства, врученная Сазонову 27/14 января с очевидной целью зафиксировать его ответ на сделанное ему из Англии предложение согласиться на участие греков в дарданелльской операции. Из нее видно, что «г. Сазонов сообщил… что он не будет ставить никаких препятствий военной оккупации Галлиполи Грецией, при условии что французское и великобританское правительства примут меры к тому, чтобы Греция ни в чем не противодействовала русской политике и русским интересам в вопросе о Проливах». «Посольству его (великобританского) величества поручено заявить, что сэр Эд. Грэй согласен с условием, поставленным г. Сазоновым», — говорила записка в заключение.

Можно думать, что уступчивость Сазонова была обусловлена главным образом тяжелым положением русской армии вследствие германского наступления в районе Сувалкской и Курляндской губерний. Тем не менее его оговорка, поддержанная Францией, возымела свое действие, весьма разочаровавшее греческое правительство.

Шаг, предпринятый представителями Англии, Франции и России в Афинах 14/1 февраля для побуждения Греции выступить в помощь Сербии в связи с отправкой туда двух союзных дивизий, достаточно будто бы гарантирующих ее против нападения со стороны Болгарии, — причем никаких конкретных обещаний Греции не давалось, — в самом деле должен был подействовать на Венизелоса как холодный душ. Он показывал, что от официозных и секретнейших сообщений лондонских друзей Греции до практического оформления дела, в соответствии «с самыми смелыми национальными ее идеалами», была дистанция огромного размера, непреодолимая, в частности, без согласия России, отнюдь не желавшей допустить греков в Константинополь, но готовой втянуть ее силы в борьбу с Австрией. В результате Венизелос ответил отказом, покуда Антанте не удастся окончательно привлечь на свою сторону Румынию, назвав вступление Греции на указанных союзниками условиях в войну «актом безумия», как телеграфировал Демидов Сазонову того же 14/1 февраля. А хотя в Петрограде и сделали вид, что очень недовольны, — об этом сообщал Драгумис Венизелосу 16/3 февраля, — Сазонов уже 19/6 февраля поручил Бенкендорфу и Извольскому выяснить, сохранили ли Лондон и Париж намерение послать по дивизии в Сербию, «несмотря на занятое в этом вопросе Грециею положение». Из их ответов явствовало, что «проект оставлен», но что Англия сделала в Париже предложение оправить обе дивизии на Лемнос, «чтобы в случае надобности высадить их на Галлиполийском полуострове», на что Франция соглашалась (телеграммы от 19/6 февраля).

7. Английский десант. — Впечатление во Франции. — Отражение в России

Решающее заседание английского Военного совета по этому вопросу действительно состоялось 16/3 февраля. Тут именно было решено: 1) отправить ускоренным образом (в 9–10 дней) одну регулярную (29-ю) дивизию на Лемнос; 2) принять «на случай надобности» подготовительные меры для переброски войск из Египта; 3) использовать все названные силы, вместе с морскими батальонами, уже находящимися на месте, «в случае надобности», для поддержки морского нападения на Дарданеллы; 4) поручить адмиралтейству приготовить необходимые транспортные средства как в Англии — для 29-й дивизии, так и в области Леванта — для войск, находившихся в Египте. «Решения 16 февраля представляют основание военно-сухопутной атаки Дарданелл», — замечает по этому поводу Черчилль, прибавляя, однако, что условия применения сухопутных сил при этом не были точнее определены[72].

Обсуждение вопроса о дальнейшем образе действий между Лондоном и Парижем имело, по-видимому, довольно напряженный характер. Обеспокоенное еще раньше, в связи с вопросом об Александретте, энергичной инициативой, развитой англичанами на Ближнем Востоке, французское правительство, руки которого были связаны необходимостью напрячь все силы для защиты самой Франции, очевидно, опасалось создания на Востоке таких фактических условий властвования в пользу Англии, которые отнюдь не соответствовали его видам. Не кто иной, как Черчилль, помог французам понять размеры предположенной операции: это, по-видимому, одна из тех «индискретностей», в которых его поныне упрекают в Англии в связи с дарданелльским делом. В довольно сердитой, хотя и внешне сдержанной, форме высказал ему свое неудовольствие по этому поводу сам Китченер в записке от 20/7 февраля. «Французы, — писал он, — очень возбуждены большим количеством войск, которое, как вы им сообщили, будет пущено в дело. Я только что виделся с Грэем и надеюсь, что на нас не будет навьючен (hope we should not be saddled) французский контингент для Дарданелл»[73]. В этот же самый день Извольский сообщил о разговоре с Делькассе, в котором последний высказал надежду, что «наш черноморский флот… предпримет действия против Босфора и что, в случае успеха, обе эскадры — русская и англо-французская — появятся одновременно перед Константинополем, что весьма важно как с военной, так и в особенности с политической точки зрения». Франция действительно «навьючила» англичан своим контингентом, что привело Китченера в такое раздражение, что он, уже отказавшись под разными предлогами от немедленной отправки 29-й дивизии на заседании Военного совета 19/6 февраля, — вслед за тем, когда факт участия французов в деле окончательно выяснился, послал своего адъютанта, даже не переговорив об этом предварительно с Черчиллем, к адмиралу Фишеру и в транспортный департамент адмиралтейства с сообщением, что 29-я дивизия не будет отправлена, вследствие чего уже приготовленные транспорты были тут же освобождены для других надобностей и распущены без уведомление об этом Черчилля[74].

Отражением упомянутых англо-французских недоразумений и французских опасений является, по-видимому, также неожиданное и чрезвычайно