Шрифт:
Закладка:
— Нам нечего скрывать и нечего защищать! Картина сто пятьдесят лет висела открыто в холле этого особняка! (На днях говорили про пятьсот лет, — подумала Саша). Я знаю, как бывает. Сговор с экспертами! Мы продаем картину по заниженной цене, потом человек, который ее покупает, продает за миллионы!
— Вы обвиняете эту даму и ее подругу в мошенничестве? — Мило улыбнулся Лапо.
Карризи потемнел лицом. — Я никого не обвиняю, я просто не вчера родился. — И, буркнув слова прощания, удалился.
— Вот так, — сказала Саша. — А прошлый раз он даже не попрощался. — Как особнячок? Купишь апартамент, когда выиграешь в лотерею?
Лапо сначала не понял, потом рассмеялся. — Думаю, и так бы наскреб, но нет. Это же кошмар. И мало того, придется постоянно толкаться среди остальных жильцов. Нет уж, мне и в полях хорошо!
— Вот и я даром бы не взяла. — ответствовала Саша. А Фиона лишь вздохнула про себя — и чего они? Красиво же!
— Так где ваш особняк с привидениями? — спросил Лапо.
Фиона растерянно пожала плечами.
— Я не была здесь шестьдесят лет. Ничего не узнаю. Все изменилось! Может, снизу с побережья я вспомню?
— А может, просто спросим? Местные наверняка знают эту историю.
— И что-нибудь съедим, — поддержала Саша. — Я сейчас умру от голода.
Фиона категорически отказалась есть в незнакомом заведении, ограничившись чашечкой кофе. Саша выбрала рыбу на гриле, безо всяких паст и антипасти, Лапо ограничился тарелкой брускетт с куриным паштетом-фегатини, с белыми грибами, со шпинатом и с пастой из темных оливок.
Вино выбирал придирчиво, морщился. А что он хотел в заведении у самого синего моря? Вот к видам не придерешься, внизу волны бились о скалы, разлетались миллионом брызг. Сверху высокие средиземноморские сосны-пинии закрывали столики от солнца.
— Дом Бонетти? Так это на горе, сейчас по дороге вверх, потом метров триста вправо по шоссе и будет дорога в гору. — Рассказала официантка собирая тарелки. — Но его собираются сносить, говорят, через две недели уже
ничего не останется. Вы и сейчас увидите только со стороны, там забор.
— А вы что-нибудь слышали об этом доме?
— Я приехала год назад, я с юга. Слышала только, что его здесь зовут домом с привидениями. Вон, видите, под соснами на скамеечке два старика? Спросите у них, они всю жизнь здесь прожили.
Старики пожевали губами, переглянулись… затем один в поношенной кепке и стареньких растоптанных ботинках откашлялся.
— Бонетти? Умерли, да? Трагедия. — После этого философского замечания он умолк.
— А что говорили? — пыталась узнать хоть что-нибудь Саша. — Как они умерли?
— Замяли. Говорят, отравили, — сообщил второй старик. — Тамара так сказала.
— Какая Тамара?
— Экономка. Ей даже убраться там не разрешили. Не впустили в дом.
— Вы не знаете, где она живет?
— Как не знать! На кладбище она. Тогда уж была не молода.
— А дети?
— А что дети. Старшая-то стала наследницей, вот умерла недавно, дом и продали. Второй сын в аварию попал, разбился, лет уж двадцать назад.
— А младшие?
— Дольчетта маленькая была, лет десять что ли, не помню уже. Ее отправили к каким-то родственникам.
— А еще одна девочка? Маргарита?
Старики оживились, причмокнули. — Марго была красавицей. Все мы по ней сохли. Но мы ей не нужны, дети рыбаков. Она была птицей высокого полета. Ух, хороша!
— У нее был парень?
— Да уж наверное был, у такой красотки!
— И не помните, кто?
— Так сколько лет прощло!
— А вы не знаете, кто купил дом?
— Как не знать, тоже местный парень. Это сейчас он высоко летает.
— У вас, я смотрю, все высоко летают. Зовут-то его как?
— А ты не торопи, память не та уже.
— Чезаре Виталини, вот как его зовут, — вспомнил второй старик.
Саша почувствовала холодок. Чезаре Виталини, отсутствующий член совета директоров. Ох, что-то здесь явно не чисто.
Старая вилла хорошо просматривалась через забор. Штукатурка осыпалась, окна забиты досками, на одной из стен граффити, видимо местные подростки сюда наведывались, от них и окна забили. Печальное и даже отталкивающее зрелище.
— Вон те окна — это библиотека. А вон там- столовая, где… где был ужас. — Глаза Фионы расширились, палец, которым она указывала на окна, дрожал. — Шестьдесят лет- долгий срок. — Теперь задрожал и ее голос. — Поехали отсюда, я не хочу видеть этот дом.
Когда дом скрылся из виду, женщина пришла в себя.
— Так что же нам теперь делать?
— Прежде всего — найти оставшихся двоих из вашей компании. — ответил Лапо. — К сожалению, в интернете ничего о Франческо не нащлось.
Саша поддержала:
— И нужно поговорить с Маргаритой. Придумать причину для визита, а может, сказать правду. Я попрошу знакомых в полиции найти адрес и попробовать найти двоих оставшихся «сыщиков», Франческо и Марию.
— Но я не знала ее фамилии!
— Возможно, Франческо знал.
***
— Лапо, ты говорил, твой отец был историком? Ну, в смысле интересовался историей. А ты? — Спросила Саша в машине.
— Что я?
— Ты что-нибудь знаешь об истории, понимаешь в искусстве?
Тот пожал плечами: — Спрашивай. Если знаю- отвечу.
— Расскажи мне о Филиппо Липпи.
— О, фра Филиппо! Его мадонны… — начал Лапо, а Саша продолжила:
— Как будто из сегодняшнего дня, переодень, и они станут обычными девушками н улицах Флоренции.
Лапо кивнул:
— Именно. Я тоже всегда об этом думал. Раньше я часто приходил в Уффици, к Боттичелли и Липпи.
— И я… потом ничего другого не хотелось видеть. А теперь не приходишь?
— А теперь ни на что не хватает времени.
— Но ты же поехал с нами!
— Такую интригу я не пропущу! — Рассмеялся Лапо.
— Так ты знаешь что-нибудь про Липпи? Почему «фра»?
— Этих мадонн нарисовал человек, настолько далекий от святости, что только у него они и могли выйти такими нежными… У него был сумасшедший темперамент, тот, кто назначал его капелланом женских монастырей был явно не в себе. Или не в теме. Фра — это обращение к монаху, Frate, брат.
Мальчик рано остался сиротой и его отправили на обучение в монастырь кармелитов. Там он все время рисовал, всем, что под руку подвернется, и настоятель разрешил ему учиться рисованию. Талант сразу заметили, совсем юным он уже получал заказы на росписи церквей.
В 16 лет мальчик принял монашеский постриг, а потом был рукоположен в священники. Но в душе было лишь искусство. Ему повезло, заметил великий Козимо де Медичи и принял под свое покровительство. Заказы потекли рекой, как и деньги, которые монах тратил на вино и женщин.
— Во дает!
— На него свалилось много заказов, которые он еле
