Х всегда хотелось переломить эту ситуацию и если не стать совсем островитянкой – этого ей не позволяла работа, а до пенсии было еще далеко, да и тогда она не собиралась жить на острове постоянно, – то хотя бы частично интегрировать в местное общество. Робер, полагала она, мог дать ей эту возможность. Он часто приносил ей дары земли и моря, яйца от своих кур, овощи с огорода своих родителей, иногда устриц, которых выращивал на севере острова его брат, изумительных на вкус. Он рассказывал ей об острове, о его постоянном населении, от него она слышала новости и сплетни, узнавала о рождениях и смертях, обо всем, что связывает людей в обществе.

Так что о Робере как строителе дома Х не могла судить здраво. Она, конечно, видела, что строительство затягивается, отдавала себе отчет во всех недостатках и медлительности своего партнера, сознавала, что стройка неделями, как говорится, стоит на месте. Она утешалась, говоря себе, что незавершенность дома не дает угаснуть желанию. Эстетическое, если угодно, утешение, но весьма туманное. Но больше всего ее утешало другое: Робер давал ей то, за чем она сюда приезжала, она ведь хотела стать настоящей островитянкой, совсем островитянкой, вскормленной дарами земли острова и окружавшего его моря. Эта привилегия была неведома дачникам, даже обосновавшимся здесь очень давно, даже самым богатым, и ради нее Х была готова стерпеть что угодно, самые безобразные задержки, самые беспардонные нарушения. Она хотела дом, чтобы стать островитянкой. С кем могла она поделиться этой целью, уходившей корнями в самые сокровенные глубины ее истории?

Симон, разумеется, смотрел на продвижение работ совсем другими глазами. Разумный Симон, невозмутимый Симон, прочно стоящий обеими ногами на земле, был вне себя. Он очень злился на Робера.

Попроси его кто-нибудь рассказать о стройке – не в этом дело: надо было скорее кончать с этим домом, стройка и так слишком затянулась, – Симон выказал бы подход более прагматичный и простой. Логичный. Ему хотелось, чтобы дело пошло быстрее и стройка закончилась без проволочек. Хотелось, чтобы Х рассталась с Робером и поручила работы крупному подрядчику, солидному, с хорошим оборудованием, который не станет тянуть волынку. И с которым Х не погрязнет в сантиментах, не имеющих отношения к делу.

Симон без обиняков высказал свое мнение Х. Он вложил в строительство достаточно средств, чтобы позволить себе соображения о его ходе. Нелестно высказался он и о самом Робере. Славный малый, кто спорит, но работы-то не кончаются и никогда не кончатся. Симон, успевший на него насмотреться, считал, что Робер никогда не изменится. Он бестолков, тонет в деталях. У него недостаточно широкие плечи, чтобы вынести груз стройки. Пора с ним расстаться. В качестве группы поддержки Симон позвал сына Х – тот ведь тоже мыслил себя в этом недостроенном доме, держал его в голове и чувствовал себя вправе отпускать критические замечания насчет Робера, к которому, впрочем, хорошо относился.

Разговор между Симоном и Х вышел серьезный. Бескомпромиссный. И разрушительный. После нескончаемой череды задержек, проволочек, инцидентов и нестыковок на стройке критика Симона – которую она находила совершенно обоснованной, – спровоцировала у Х тяжелый кризис, и она вновь пала духом. Руки опустились. Казалось, что больше она уже ничего не сможет. Что этот дом – слишком тяжелое для нее бремя, что он никогда не будет достроен, что эта затея выше ее сил. Казалось, что ее история на этом и закончится. С Робером или без него. Но с недостроенным домом на вершине утеса, печальным свидетельством ужасной неудачи – возможно, это не удалась вся ее жизнь.

VIII

Майским днем порт готовился к празднику – ежегодному празднику, празднику теплых дней, празднику местных святых, который весь поселок праздновал в едином порыве. Вихрь закружил его – скромная феерия, по меркам островного общества, но все же с капелькой безумства, возбуждения, хмеля, как и полагается таким празднествам. Подготовкой к увеселениям были заняты все. Всем было некогда. Все метались в разные стороны, только и думали что о празднике, о танцах, о большом фуршете, устроенном комитетом рыбаков, на который пригласили все население – по крайней мере, островное общество, постоянных жителей, остальные тоже были званы, но робели, считая себя чужаками или, может быть, находя предстоящее празднество слишком простонародным, не хотели смешиваться с местными и не собирались в порт. Но неважно. Праздник владел умами. Дети были взбудоражены, организаторы перегружены, старики как будто помолодели. Праздник должен был привлечь много народу: лавочники надеялись на хорошую выручку.

И Х была здесь, среди этой скромной толпы, со своими заботами. Одна с кучей неприятностей, рабочие не пришли, бойлер протекал, окна пришлось отправить назад, а новые заставляли себя ждать, терраса была не достроена, мебель не доставлена – или доставлена, но не та, что она заказывала, – пруд вышел из берегов… Х была здесь, подавленная, и никто не обращал на нее внимания. Никому не было до нее дела. Никто с ней не заговаривал. Не спрашивал, как продвигается стройка. Или как поживает она сама. Она была окружена равнодушием. Неприятности она переживала серьезные – даже если мало кто знал их суть, все были в курсе, – тяжелые, сокрушительные, но бестактность жителей порта была еще хуже – ни взгляда, ни сочувственного слова, ни тени интереса, ни намека на дельный совет. Ничего. Ничего, решительно, не могло отвлечь ее соседей, тех, что топографически были ей ближними, от их праздного легкомыслия или коммерческих хлопот.

Х бесцельно бродила по улочкам поселка. Молчание окружающих тяготило ее. Она представляла рядом с собой маму, та будто бы кричала всем вокруг: посмотрите на мою дочь, обратите на нее внимание, помогите ей…

Она покинула свой участок, чтобы встретить на пристани подруг, Анну, Бетти, Карлу, Денизу, Элоизу, Флору, коллег и давних приятельниц, приехавших навестить ее на денек. Познакомившиеся в разное время волею случая – учились в одной школе, вместе работали, ходили на гимнастику, жили по соседству и прочие случайности, более или менее знакомые каждому, – женщины были связаны долговременной симпатией. В повседневной жизни они с удовольствием общались. Цементом их отношений и нескончаемых бесед была, в частности, смесь пустой болтовни – повторения одних и тех же историй, скреплявших дружбу, – и сплетен – чтобы знать, что происходит с общими знакомыми и со всем остальным человечеством. Вместе или группками, они регулярно встречались, чтобы выпить по стаканчику или вместе пообедать. Ходили в театры, на выставки. Часто перезванивались, переписывались в социальных сетях – как же сегодня без социальных сетей? – дружили, были знакомы давно, души друг в друге не чаяли. Они приезжали навестить Х, посмотреть, как продвигается ее