обманчиво, как обманчивы все сладкие речи Лаверна, утверждающего, что он не убил его из-за уз крови, связывающих их.

Что есть одна кровь для человека, приказавшего перебить всех потомков Бедивира? А ведь с ними у Лаверна было куда больше общего, чем с ним, Савьером. Скорее всего, Лаверну просто нравится потешаться над калекой, изо дня в день заставляя его скакать по лестнице на одной ноге. Интересно, брат почувствует удовлетворение если узнает, что сегодня Савьер едва не свернул шею? И если ему так нравится измываться над ним, зачем он приставил к нему эту серокожую грубиянку?

Савьер сел на кровать и принялся разминать сведенные мышцы искалеченной ноги. Никто так и не сказал ему, что за хворь его одолела, и почему нога стала безжизненным отростком с едва сгибающимся коленом. Все врачеватели и жрецы сошлись во мнении, что он был уродом еще в утробе матери, переложив тем самым вину на неё. Наверное, они пытались убедить отца, что его вины в этом нет, но у них не вышло – до самой смерти Лаверн Первый винил себя в том, что его младший сын родился калекой. Иногда, когда он особенно много выпивал, отец плакал, сидя у камина, и гладил Савьера по волосам. Он очень любил его мать и мог бы возненавидеть сына за то, что любимая женщина умерла рожая его, но вместо этого лорд дома Багряных Вод изо всех сил пытался окружить Савьера любовью и сделать так, чтобы никто не упрекал его за врожденное уродство.

Дождавшись, пока за окном окончательно стемнеет, Савьер достал из сундука спрятанный мешочек с прахом отца и, бережно прижимая его к груди, вышел из комнаты. Хвала Трем, Хести поблизости не оказалось, и он сумел выйти из поместья незамеченным.

Впрочем, даже если кто-то застанет его у реки, ничего страшного не случится – у него есть разрешение от Лаверна. Правда, кое о чем брат не знает, и это к лучшему.

В небе над поместьем кружили эмпуссии. На глазах у Савьера два крылатых демона сцепились в воздухе и, истошно вопя, принялись рвать друг друга когтями. Разума у них не больше, чем у животных. Как брат держит их под контролем оставалось загадкой. Скорее всего, секрет порабощения демонов поведали ему жрицы Убывающих Лун, которых с каждым днем становилось все больше в Доме-Над-Водой. Они были похожи на тени и передвигались бесшумно, прижимаясь к стенам. Им не нужен свет, чтобы видеть в темноте, не нужно разговаривать, чтобы понимать друг друга. Между эльфийскими женщинами есть невидимая глазу связь и, как казалось Савьеру, они были способны передавать друг другу свои мысли.

Он остановился перед крутым спуском к реке и прерывисто выдохнул. Что ж, если он погибнет, оступившись в темноте, туда ему и дорога.

Медленно, шаг за шагом он начал спускаться вниз, пытаясь сохранять равновесие и отставив свободную руку в сторону. Правая нога бесполезным куском плоти волочилась по камням. Иногда ему было жаль, что её вовсе не отняли, пока он был младенцем.

Оказавшись у воды, он с облегчением прикрыл глаза и мысленно поблагодарил Трех за то, что сумел остаться на ногах. Воровато оглядевшись, Савьер зажал два пальца губами и свистнул. Звук получился слишком тихим и, собравшись с духом, Савьер свистнул ещё раз, уже громче, и тут же присел, скрывшись за колючим кустом.

Его ручной сокол спланировал с высокого дерева и вцепился когтями в подставленную Савьером руку.

– Молодец, – шепотом похвалил он птицу. – Хороший мальчик.

Быстро достав из кармана туго свернутую записку, он прикрепил её к лапе сокола и погладил птицу по гладким перьям на шее. Утром он отправил другого сокола в Дом Кричащей Чайки в надежде, что послания дойдет до лорда Барелла. В записке он предупредил его о том, что Лаверн собирается напасть. Теперь ему нужно, чтобы птица добралась до Дома Наполненных Чаш и предостерегла его лорда и леди о том, что его брат замыслил что-то скверное.

– Давай, лети!

Савьер подбросил сокола в воздух и тот, расправив крылья, полетел прочь, вскоре растворившись в сумерках. Он сделал все, что мог. Не будь он таким бесполезным, удрал бы, предупредил всех сам, но пока у него недостаточно полезной информации для того, чтобы стать желанным гостем в домах других лордов. Скорее всего, его попытаются убить решив, что Лаверн послал шпиона.

Савьер нервно усмехнулся, представив себя в роли шпиона. Вечно грохочущий тростью калека – отличный выбор, ничего не скажешь. Только вот вряд ли кто-то станет разбираться, когда он окажется на пороге.

Достав из кармана прах отца, Савьер развязал мешочек и замер, не зная, что делать дальше. Сказать что-то? Вспомнить все лучшие моменты, связывающие его с отцом? Он думал, что в момент прощания ему снова станет невыносимо больно, но ничего такого не произошло – он просто высыпал прах и позволил ветру унести его, развеять над водами Багровой реки. Хотел ли этого отец? Савьер не знал. В последние годы жизни Лаверн Первый был замкнутым и нелюдимым, и с каждым днем все больше отдалялся от сыновей. Узнай он, что затеял Лаверн, как бы он поступил?

– Отец, – прошептал Савьер, – как жаль, что ты не сказал мне, что делать, если мой брат сойдет с ума.

В небе закричала эмпуссия. Савьер зябко поежился и повернулся, готовый вступить в сражение с крутым склоном, но увидел прямо над собой застывшую Хести, со скрещенными на груди руками, и застыл.

По спине пробежал холодок. Она видела, как он отправил сокола?

– Долго там стоять собрался? – задиристо спросила жрица.

– Как раз собираюсь уходить, – ответил он. – Не поможешь?

Ловко, словно горная коза, она спустилась вниз и по-хозяйски обхватила его за талию. Он поморщился, учуяв резкий запах трав, исходящий от неё.

– Давай, раз, два… Вот так.

Они довольно быстро поднялись по склону и Савьер был готов поблагодарить жрицу за помощь, но едва он открыл рот, она спросила:

– Это был твой отец?

– Какая-то часть моего отца, – ответил он.

– Глупая традиция. Думаешь, ему есть дело до того, что стало с его прахом?

– Мне есть дело, – довольно резко ответил Савьер. – Эти традиции дают надежду тем, кто еще жив.

– Меня они не обнадеживают. – Хести пожала плечами. – Мой народ отдает последние почести умершим иначе.

– Да? – Он, хромая, медленно побрел следом за ней. –