— Конечно. А ты?

— Да, я не могла отказаться.

— Отлично. Увидимся там.

Мы обнимаемся на прощание. Расплачиваясь за продукты, я почти исключаю тест на беременность из своего списка покупок. Я узнаю молодую девушку, работающую на кассе, мы не очень хорошие знакомые, но этого достаточно, чтобы распустить слух о том, что я купила тест.

Я же не могу быть беременной, правда?

Есть только один способ узнать, поэтому я оплачиваю тест и кладу его в пакет.

Примерно через пятнадцать минут подъезжаю к дому. Когда я захожу, Итан на кухне, а мои руки заняты покупками. Он сидит на столе и сосредоточенно жует сэндвич. Он, кажется, не замечает меня, настолько сосредоточен на еде, и я на мгновение вспоминаю то время, когда мы приезжали сюда два года назад. После долгих уговоров, я все-таки выпытала у бабушки рецепт ее знаменитого овсяного печенья с изюмом, и мы с Итаном испекли его вместе под ее руководством. Он напоминал мне маленького ребенка, когда тайком пробовал тесто, а бабушка со смехом и добродушным ворчанием отмахивалась от его рук. Это было забавно и трогательно одновременно. Как давно я не вспоминала тот день!

Наконец он замечает меня, откладывает свой сэндвич и слезает со стола.

— Давай помогу. — Он берет пакеты из моих рук и ставит их на стол.

— Спасибо, — говорю я, и на мгновение повисает тишина. — Не хочешь испечь печенье? — ни с того ни с сего спрашиваю я.

Его брови взлетают вверх.

— Ты… хочешь испечь печенье?

— Да

— Со мной? — Его указательный палец целится себе в грудь.

Конечно, мы можем печь печенье вместе, не ссорясь. Кто ссорится, когда готовит печенье?

— Да, — отвечаю я, — думаю будет весело.

По крайней мере это отсрочит момент теста на беременность.

ГЛАВА 8

Рождественские желания и поцелуи под омелой

Итан

Я немного ошеломлен ее предложением, но не отказываюсь. Холли всегда была одной из тех, кто использует готовку, как способ расслабиться, что, несомненно, она переняла от Хелен и Фионы. Я помню однажды она назвала это «стресс-выпечкой», как в тот раз, когда после не слишком удачной оценки ее работы, она напекла столько миндального печенья, что им можно было накормить небольшую армию. Я никогда не осуждал ее за это. У нас у всех должны быть способы расслабиться, да и я никогда не откажусь от еды. Но я научился распознавать знаки.

Сейчас, когда она стоит напротив меня на кухне, руки в карманах, а в глазах неуверенность, понимаю, что это не только реакция на наш недавний спор, но и деятельность в честь праздника. Что-то подсказывает мне, что это еще, своего рода, оливковая ветвь, и я с нетерпением киваю.

— Конечно, — отвечаю я. — Давай испечем.

На ее лице появляется облегченная улыбка.

— Здорово. Знаешь, мне так сильно захотелось. То есть, у меня вроде как всегда есть желание, но все же…

Я смеюсь над тем, как робко она это говорит.

— Что ты хочешь испечь? — спрашиваю я. — Можно имбирные пряники. Еще есть печенье с сахаром и корицей, или то мятное, которое ты пекла на вечеринку Калеба пару лет назад.

Холли морщится.

— Пожалуйста, не напоминай мне о нем. На вкус это печенье было, как зубная паста, и даже не пытайся это отрицать.

— А мне нравится мятное, — возражаю я, доставая из пакета упаковку яиц. — Зато весело.

— Почему я не удивлена, услышав это от тебя? — она криво усмехается мне. — В следующий раз, когда пойду куда-нибудь, просто захвачу коробку леденцов. А пока, я думаю о старом добром сахарном печенье. Конечно же, по бабушкиному рецепту.

— Меньшего я и не ожидал, — отвечаю я и снова лезу в пакет.

Холли выхватывает его у меня из рук прежде, чем успеваю взять следующую покупку, и могу поклясться я вижу, как на ее щеках появляется небольшой румянец, но не обращаю на это особого внимания, и позволяю ей заняться распаковкой, а сам достаю миски и остальные ингредиенты для печенья.

— Я сейчас вернусь, — объявляет она, прежде чем исчезнуть.

— Кажется у твоей мамы все в порядке, — замечаю я, когда она снова входит на кухню, пока я достаю масло, чтобы оно размягчилось.

— Да, у нее все хорошо. — Холли уже пролистывает блокнот Фионы с рецептами, написанными от руки. — Похоже твои родители заинтересованы в том, чтобы продать закусочную ей.

— Да, я слышал, как они говорили об этом. — Я обхожу ее, когда она направляется к одному из шкафов в поисках муки. — Как думаешь, она согласится?

— Я не знаю. — Холли делает паузу и хмурит брови. — Думаю это может пойти ей на пользу, но она права, когда говорит, что не может заниматься этим самостоятельно. Будет… — она замолкает и прочищает горло. — Будет интересно посмотреть, чем все это обернется.

— Да, — соглашаюсь я, немного задумчиво. — Будет интересно.

Мы продолжаем наш неловкий разговор, пока работаем над печеньем, избегая проблемных тем и вместо этого концентрируясь на том, что происходит в городе.

Холли расспрашивает меня о родителях и Калебе. Я спрашиваю ее о делах в Нью-Йорке. Постепенно напряжение спадает, пока мы оба не начинаем чувствовать себя более или менее комфортно. Она полностью окунается в свою стихию, когда дает мне указания, какие ингредиенты смешивать и когда. Я предлагаю ей придать форму тесту, и Холли, похоже, благодарна мне; это всегда было ее любимой частью. Ее движения осторожные, почти благоговейные, темные глаза прищурены, а кончик языка высунут изо рта, как будто она занята чем-то более важным, чем приготовление печенья… например, обезвреживает бомбу.

Одного вида ее полной сосредоточенности достаточно, чтобы мне захотелось протянуть руки и заключить ее в свои объятия. Желание такое сильное, что становится почти больно. В итоге, мне приходится отвести взгляд, чтобы не поддаться эмоциям. Меньше всего мне сейчас хочется еще одной ссоры.

Примерно двадцать минут спустя я делаю Холли сэндвич, который она принимает с тихими словами благодарности, и мы вместе едим в относительной тишине, пока в духовке печется печенье, а за окном продолжает падать снег. Вокруг тихо, даже умиротворяюще. Настолько, что почти забываю, почему и зачем я здесь вообще. Я почти ожидаю, что в любую минуту по лестнице спуститься Фиона с сияющим взглядом и озорным выражением лица.

Только после того, как мы доедаем уже готовое печенье и выпиваем по стакану молока, наш разговор возобновляется, более оживленно, чем я ожидал.

— И тогда Грейс краснеет и говорит: «Это было очень давно», — говорит Холли,