Шрифт:
Закладка:
«Вот и чудненько! Подавайте заявление о переводе на заочку».
Так, в один день, снова переменилась моя судьба».
Записи, относящиеся к сентябрю шестьдесят восьмого, размещались на двух первых листах широкоформатной тетради. Дальше несколько страниц оказалось вырвано – сколько именно, понять было сложно. Две, три, четыре, восемь? Что там писал отец – гадать бессмысленно.
Зато к тем, начальным записям, сбоку оказался аккуратно приклеен листок, с пометкой, отмеченной гораздо более поздней датой: 08 сентября 1984 года. Да! Спустя 16 лет отец и даты стал писать по-военному, с ноликом перед первой цифрой, как в армии положено, чтобы не создавалось разночтений и не было искуса приписать к цифре единичку или двойку.
Далее – немного другим, более размашистым и небрежным почерком (но, безусловно, по-прежнему хорошо знакомым отцовским), и не чернильной авторучкой, как в самом начале, а шариковой – написано было следующее: «Теперь, когда я вошел в должность директора института, мне доподлинно открылась интрига, благодаря которой достославный Сан Саныч Горбунов (ныне покойный) заполучил меня тогда на службу. Оказывается, моему тогдашнему выступлению на собрании против ввода войск предшествовало следующее: один из оперативных сотрудников института в тот день подлил мне в чай, который я, ничтоже сумняшеся, распивал в столовой, препарат (тщательно зачеркнуто). Этот…(снова вымарано) является нейролептиком. В малых дозах он, напротив, растормаживает нервную систему и блокирует сдерживающие центры. Под его воздействием испытуемый становится более общительным, храбрым, безрассудным. Таким образом, институт тогда и препарат … испытал (в полевых условиях), и меня на службу заполучил. Правда, остается непроясненным вопрос: что было бы, если б я в результате воздействия не на собрании стал выступать, а, к примеру, побежал через переполненную транспортом улицу Горького или выпрыгнул из окна?»
Данилов, увидев, как Варя увлечена тетрадью, взялся сам готовить ужин. Спроворил сибас на гриле, провонял рыбой весь дом. Пожарил картошки, открыл бутылочку белого, позвал ее.
Но у Вари расслабиться не получилось. Быстро, по-военному, срубала свою порцию. Принюхалась: что за притча! Несмотря на то что Алеша вытяжку включил и окно распахнул – все равно костром воняет!
Партнер пояснил: «Под Рязанью горят леса. Гарь до центра Москвы добралась».
– Фу, господи, мало нам других напастей!
Варя поблагодарила за ужин, чмокнула Лешу и убежала читать дневник дальше. Устроилась теперь в кабинете, чтобы Данилову ночью светом не докучать.
В итоге штудировала отцовский журнал до пяти утра. Разумеется, она не ждала, что в нем найдется прямое указание на то, кто и почему убил папу. Но все-таки надеялась увидеть хоть какие-то намеки. Прочитать чьи-то фамилии – недругов, друзей или сослуживцев отца. Однако многие записи оказались лапидарными: дата и две-три строчки, и все. На месяцы, а то и на годы отец бросал записывать – но потом все же возвращался.
Какие-то страницы оказались заполнены простым перечислением городов, где отец побывал. Все в пределах СССР, папа с мамой были строго невыездными. К примеру, на одной из страниц шел заголовок: «Поездки-1985», а ниже перечень: Киев, Вильнюс, Таллин, Ленинск (Байконур), Евпатория, Капустин Яр, Ленинград, Горький – Арзамас-16, Челябинск – Челябинск-40, Переславль-Залесский. И это все, больше ничего за целый год.
Или отцом вдруг овладевал приступ хозяйственности (или скаредности), и в 1991 году кропотливо перечислялись крупные покупки с указанием цен: «Магнитофон – 420 руб., телевизор – 1760, мягкая мебель – 5460, пуховик – 2500, видеомаг – 4000…» Это было мило: пресловутая мягкая мебель до сих пор украшала гостиную. И она хорошо помнила и видеомагнитофон тот, и телевизор – они с бабушкой их смотрели чуть не до конца нулевых, пока Варя сама не стала более-менее зарабатывать и не сменила на проигрыватель дивиди-дисков и плоский экран. Но все равно обидно было, что в тот год – для страны, как говорится, судьбоносный, с путчем и сменой политического режима – этот сухой перечень цифр у отца оказался единственной записью.
И про дела семейные папа практически ничего не сообщал. Нашлась только запись от августа 1978 года: «В Юрмале сделал Леночке предложение. Юная, свежая, красивая! Конечно, она сказала да!»
«Какое самомнение со стороны отца!» – подумалось Варе. Она, разумеется, знала, со слов родителей и из рассказов бабушки, историю их романа, закончившегося в итоге свадьбой. Мамочка, юная второкурсница, влюбилась в отца, взрослого холостого мужчину за тридцать, который приходил из закрытого «ящика» вести у них семинары по прикладной психологии. Папаша ее сразу отметил и принялся, в нарушение этических норм, за девушкой ухаживать. Сначала они сходили в кино, потом – в кафе-мороженое «Космос», а потом, как говорится, все завертелось.
Жаль только, никакого отображения в отцовских записках любовная история не получила. Нашлось лишь лапидарное: «16 декабря 1978 года – свадьба, ресторан «Берлин».
И про нее саму, Варю, которую папочка вроде бы так любил и баловал, в итоге всего две записи. Точнее, полторы: сначала от 1979 года, красными чернилами: «Леночка в положении». А потом, в 1980-м: «Леночка родила. Девочка!!! Богатырша! 54 см, 3850. Будет по требованию Лены в честь ее мамы Варей».
Ну отец! Ну сухарь!
По делу, кто и почему мог желать отцовской смерти, тоже на первый взгляд мало что нашлось. Почти все имена сотрудников института оказались зашифрованы инициалами или от фамилий оставлены по две-три буквы, словно в криминальной хронике: О. О-ва, П. А-ов, К. О-ой и так далее.
О том, чем занимался институт, тоже говорилось глухо и неопределенно – да и странно иначе, в условиях совершенно секретной работы. Но все же что-то проскальзывало, о чем-то можно было догадаться.
И совсем глухой ночью – точнее, когда за плотными гардинами отцовского кабинета сперва рассвело, а потом засияло раннее августовское солнце – Варя догадалась, что надо делать.
Она решила к дневнику подойти как к компьютерной программе. Собрать блок-схему: последовательно расположить записи по каждой научной теме, которую отец упоминал. Их было несколько: «проект № 15», «проект № 107», «проект № 318»…
Вот, к примеру, какие записи относились к «проекту № 15» – самая роскошная, конечно, нашлась в 1982 году:
«10 ноября. Сегодня утром во сне у себя на правительственной даче скоропостижно скончался Брежнев. Об этом, разумеется, пока не сообщали по радио или телевидению, но примерно в 12.15 мне вдруг позвонил по АТС-2 Ф.Б. из «дома два» – мы с Ф.Б. давно знакомы, но совсем не коротко, встречались несколько раз на совещаниях в ЦК и ВПК…»
ВПК – это, скорее всего, военно-промышленная комиссия, а «дом два», Варя знала, эвфемизм штаб-квартиры КГБ, почтовый адрес каковой значился в те годы как «площадь Дзержинского, дом два».
Вот кто такой Ф.Б., оставалось гадать. Может быть, генерал Филипп Бобков? Он в ту пору был, кажется, заместителем председателя КГБ.
«Ф.Б. сказал, что Леонид Ильич умер неожиданно, скоропостижно. Возможно (поведал мне Ф.Б.), генсек хотел бы перед смертью оставить какие-то заветы или дать распоряжения, но теперь партия и народ оказываются в неведении. Может быть (продолжил Ф.Б.), у моего института имеются способы, чтобы поправить ситуацию? Воистину, слухами земля полнится! По долгу службы Ф.Б. не должен был иметь представления о тематике нашего института, но, очевидно, у КГБ имеются свои источники информации. Я правильно (как считаю) воспринял его намек и немедленно связался по «вертушке» со своим непосредственным начальником, министром об. и членом ПБ Д.Ф.У.».
«Член ПБ Д.Ф.У.», смекнула Варя, это не кто иной, как тогдашний министр обороны и член Политбюро Дмитрий Федорович Устинов – высоко же летал в сферах папаня!
«Я предложил использовать в отношении Леонида Ильича препарат, полученный по теме № 15. Как мне показалось, Д.Ф.У. заинтересовался, однако сказал, что сам он подобное решение принять не может и ему нужно согласие Политбюро. Я ответил, что хорошо понимаю, но напомнил: на раздумья у них остается не более двух-трех часов, максимум максиморум шесть. Он сказал, что поторопит товарищей с решением. Однако до 18.00 сего дня он так мне и не перезвонил, а когда я снова набрал министра по «вертушке», трубку снял его адъютант и сказал (очевидно, был он совершенно не в курсе