Болонья, стоявшая на главном перекрестке торговых путей Италии, продолжала процветать, хотя ее интеллектуальное лидерство переходило к Флоренции по мере того, как гуманизм оттеснял схоластику. Ее университет теперь был лишь одним из многих в Италии и больше не мог читать законы понтификам и императорам; но ее медицинская школа все еще оставалась верховной. Папы претендовали на Болонью как на одно из папских государств, и кардинал Альборноз мимоходом привел это требование в исполнение (1360); но раскол церкви между соперничающими папами (1378–1417) свел папский контроль к формальности. Богатая семья Бентивольи возвысилась до политической власти и на протяжении всего XV века поддерживала мягкую диктатуру, которая придерживалась республиканских форм и признавала, но игнорировала главенство пап. Как капо, или глава сената, Джованни Бентивольо управлял Болоньей в течение тридцати семи лет (1469–1506) с достаточной мудростью и справедливостью, чтобы завоевать восхищение принцев и любовь народа. Он мостил улицы, улучшал дороги и строил каналы; он помогал бедным подарками и организовывал общественные работы, чтобы смягчить безработицу; он активно поддерживал искусство. Именно он привез в Болонью Лоренцо Коста; для него и его сыновей Франчиа писал картины; Филельфо, Гуарино, Ауриспа и другие гуманисты были приняты при его дворе. В последние годы своего правления, озлобленный заговором с целью его низложения, он использовал жесткие методы, чтобы сохранить свое господство, и потерял добрую волю народа. В 1506 году папа Юлий II двинулся на Болонью с папской армией и потребовал его отречения от престола. Он уступил мирно, ему позволили уехать целым и невредимым, и он умер в Милане два года спустя. Юлий согласился, чтобы Болонья впредь управлялась сенатом, с правом вето папского легата на законы, против которых выступала церковь. Правление пап оказалось более упорядоченным и либеральным, чем правление Бентивольи; местное самоуправление было беспрепятственным, а университет пользовался удивительной академической свободой. Болонья оставалась папским государством, как фактически, так и по названию, до прихода Наполеона (1796).

Ренессансная Болонья гордилась своей гражданской архитектурой. Гильдия купцов возвела элегантную Мерканцию, или Торговую палату (1382f), а юристы перестроили (1384) свой внушительный Палаццо деи Нотари. Дворяне построили прекрасные дворцы, такие как Бевилаква, где в 1547 году проходили заседания Трентского собора, и Палаццо Паллавичини, описанное современником как «недостойное королей».3 Массивный дворец Подеста, резиденция правительства, получил новый фасад (1492), а Браманте спроектировал величественную винтовую лестницу для Палаццо Комунале. Многие фасады имели аркады на уровне улиц, чтобы можно было пройти много миль в самом центре города, не подвергаясь воздействию солнца или дождя — за исключением переходов.

Пока в университете скептики вроде Помпонацци сомневались в бессмертии души, народ и его правители строили новые церкви, украшали или ремонтировали старые и приносили чудотворным святыням обнадеживающие подношения. Францисканцы пристроили к своей живописной церкви Сан-Франческо один из самых красивых кампанилов в Италии. Доминиканцы обогатили свою церковь Сан-Доменико хорами, тщательно вырезанными и инкрустированными фра Дамиано из Бергамо; они пригласили Микеланджело вырезать четыре фигуры для богато украшенной арки или скинии, в которой ревностно хранятся кости их основателя. Большой гордостью и трагедией болонского искусства был собор Сан-Петронио. Еще в пятом веке этот Петрониус служил городу в качестве епископа и был глубоко любим за свою благосклонность. В 1307 году многие верующие утверждали, что исцелились от слепоты, глухоты и других недугов, омыв больные места водой из колодца под его святилищем. Вскоре городу пришлось предоставлять жилье для сотен паломников, ищущих исцеления. В 1388 году муниципальный совет постановил, что для Сан-Петронио должна быть построена церковь, причем в таких масштабах, что флорентийцы с их дуомо могли бы поспорить; ее размеры должны были составлять 700 на 460 футов, а купол возвышаться на 500 футов от земли. Денег оказалось меньше, чем гордости; были завершены только неф и приделы к трансепту, и только нижняя часть фасада. Но эта нижняя часть — шедевр, свидетельствующий о благородных устремлениях и вкусе искусства эпохи Возрождения. На портальных косяках и архитраве вырезаны рельефы (1425–38), оспаривающие по сюжетам и превосходящие по мощи ворота Гиберти во флорентийском баптистерии и уступающие им только в изысканности отделки; а во фронтоне, наряду с непритязательными фигурами Петрония и Амброза, вырезаны Мадонна с младенцем, вырезанные вкруговую, достойные сравнения с «Пьетой» Микеланджело. Эти работы Якопо делла Кверчиа из Сиены вдохновляли Микеланджело, и он мог бы спастись от мускулистых преувеличений своего скульптурного стиля, если бы принял больше классической чистоты в проектах делла Кверчиа.

Скульптура соперничала с архитектурой в Болонье. Проперция де Росси вырезала барельеф для фасада Сан-Петронио; он заслужил такую похвалу, что, когда Климент VII приехал в Болонью, он попросил встречи с ней; но она умерла на той же неделе. Альфонсо Ломбарди, чьи рельефы заслужили похвалу Микеланджело, вошел в историю на хвосте Тициана. Узнав, что Карл V во время конференции в Болонье (1530) должен сидеть у Тициана, он уговорил художника взять его с собой в качестве слуги; и пока Тициан рисовал, Альфонсо, частично скрытый за его спиной, лепил императора в лепнине. Карл подглядел за ним и попросил посмотреть его работу; она ему понравилась, и он попросил Альфонсо скопировать ее в мраморе. Когда Карл заплатил Тициану тысячу крон, он велел ему отдать половину Альфонсо. Ломбарди привез готовый мрамор Карлу в Геную и получил еще триста крон. Став знаменитым, Альфонсо отправился в Рим к кардиналу Ипполито Медичи и получил от него заказ на высечение гробниц для Льва X и Климента VII. Но кардинал умер в 1535 году, и Альфонсо, потеряв свои заказы и своего покровителя, через год последовал за ним в могилу.

Живопись в Болонье XIV века была в основном иллюминацией, а когда она перешла к фрескам, то следовала жесткому византийскому стилю. По всей видимости, именно два художника из Феррары пробудили болонских живописцев от окоченения Византии. Когда Франческо Косса обосновался в Болонье (1470), в его живописи все еще присутствовали мантегнезская суровость и скульптурная твердость линий, но он научился наполнять свои фигуры не только достоинством, но и чувством, приводить их в движение и купать в живой игре света. Лоренцо Коста приехал в Болонью, когда ему было двадцать три года (1483), и оставался там в течение двадцати шести лет. Он снял мастерскую в том же доме, что и Франчиа; эти два человека быстро подружились и оказывали друг на друга взаимовыгодное влияние; иногда они писали картины