Если говорить о месте рождения девушки по фамилии Хэ, то, помимо Лин-нань, чаще всего упоминают два города: Цзэн-чхэн, что в пров. Гуан-дун, и Лин-лин, что в пров. Ху-нань. Вообще же мест, где она бывала и где остались памятные следы, связанные с ее именем, гораздо больше. Они есть, например, в провинциях Фу-цзень, Чжэ-цзян, Ань-хуй, Ху-нань, Гуан-си И все же большинство легенд о Хэ Сень-гу связаны с уездным городом Цзэн-чхэн.

Что касается учителей и наставников будущей небожительницы, то кроме даоса по имени Люй Дун-бинь, который, повстречавшись в горах, дал ей персик бессмертия, были еще и Тхе-гуай Ли, и Лань Цхай-хэ.

Большинство исследователей считает, что день рождения девушки — седьмого числа третьего месяца по лунному календарю. Так что именно эту дату широко отмечают на ее родине, проводя в храмах различные театрализованные представления о бессмертных; и эти развлечения длятся от трех-пяти до десяти дней.

В качестве святой Хэ Сень-гу, как и владычицу Запада Си Ван-му, изображают в виде необычайно красивой женщины. В Китае довольно часто можно встретить рисунок или скульптуру Хэ в развевающейся одежде отшельницы с цветком лотоса в руке, который является символом отрешенности от мирской суеты.

Вот и все скупые сведения о единственной lady в этой группе небожителей. А теперь — несколько легенд о Хэ Сень-гу. И вначале — самая распространенная.

О том, как она стала небожительницей

Согласно преданиям, у подножия горы Лэй-ло шань, что в пров. Ху-нань, есть селение, в котором жила некогда злая, жестокая женщина. Она сладко ела, целыми днями бездельничала, и, тем не менее, "сердце у нее было волчье, а руки пропитаны ядом", как говорят в народе.

Жила при ней девочка, которую она взяла на воспитание, и звали ее Хэ Сю-гу. Росла она изящной, грациозной, очень смышленой, и внешность была приятной: тонкие брови, большие глаза. Но особенно удивительным было ее отношение к людям: она была бесконечно, безгранично добра.

Вся работа по дому лежала на ней. Ежедневно приходилось и в поле работать, и еду готовить, и одежду стирать, и кур да уток кормить, а еще — ухаживать за госпожой, прислуживать ей. Вставала она с пятой стражей, то есть около пяти утра, ложилась в полночь. Ни минуты свободной не имела. И даже при этом госпожа вечно бранила ее и даже колотила. Девочка не осмеливалась и слова сказать в свою защиту. Лишь плакала украдкой.

Однажды злая женщина покинула дом на время, отправившись по своим делам, а девочке велела хорошенько смотреть за воротами, чтобы никто чужой не вошел.

Сю-гу принесла скамеечку, села снаружи у дверей и принялась чинить подошву башмачка, думая о своей горькой судьбе. И тут она увидела семерых нищих, идущих по тропинке, ведущей от начала села. Все они были нечесаные и оборванные, худые и желтые — вид был чрезвычайно жалким. Подошли они к девочке и стали просить:

— Тебе, сестрица, мы видим, живется здесь совсем неплохо: усадьба зажиточная. А мы уже пять дней не ели. Подай нам чего-нибудь хоть немножечко…

Посмотрела она на голодных, несчастных и отнеслась с большим сочувствием. Хотела, было, им риса сварить, да подумала, что хозяйка, вернувшись, узнает; попадет ей тогда за это Что же делать? А нищие тем временем продолжали просить, вот бедолаги Сердце ее не выдержало, и она, позабыв о страхе перед побоями, побежала в дом и отварила большую миску лапши, поставив перед странниками.

Как они ели! Словно голодные волки или тигры! В мгновение вылизали все дочиста. Поблагодарили девочку и ушли, огибая деревню по периметру.

Только они исчезли, как появилась хозяйка. Едва войдя в дом, она, как обычно, прежде всего, начала проверять, все ли цело в ее хозяйстве. Заглянула в кадушку с мукой, в бутыль с маслом, бросила взгляд на кучу с хворостом. Везде — "недостача"; стала с пристрастием расспрашивать, обвинять. Сю-гу сначала боялась признаться, но, поскольку врать не умела, рассказала всю правду. Хозяйка рассвирепела и приказала немедленно вернуть этих нищих.

— Не приведешь их ко мне, ноги тебе переломаю!

И Сю-гу, обливаясь слезами, пошла за околицу. Она отошла совсем недалеко от села и увидела всех семерых, которые сидели у обочины, давая возможность ногам отдохнуть. Рассказала Сю-гу им обо всем, а те отвечают:

— Эту лапшу съели мы, значит, ты здесь не при чем. Пойдем в деревню!

Едва они показались в воротах усадьбы, как хозяйка набросилась с руганью и потребовала, чтобы нищие вернули лапшу. Не возразив ни слова, они выплюнули лапшу, причем, она оказалась в том же виде, в каком до этого лежала в миске. Так же молча нищие удалились.

Замахнувшись скалкой, госпожа закричала, указывая на лапшу:

— Сама виновата, сама и получай! Сейчас же съешь это все!

Девушка послушно подошла к лапше, боясь побоев, но ноги при этом передвигались с трудом. И тут случилось удивительное: стоило ей прикоснуться к лапше, как та исчезла, испарилась. Но изменения произошли и с самой Сю-гу: она почувствовала, что ее тело стало намного легче, ноги легко оторвались от земли, и она вдруг медленно поплыла-полетела по направлению к семи нищим.

Хозяйка побелела от испуга, не понимая, что произошло. Бросилась, было, догонять, добежала до околицы села, но было уже поздно: довольно высоко в воздухе парили, стоя на облаках и окруженные облаками, семь попрошаек, а с ними— Сю-гу, и летели они в юго-восточном направлении.

Только потом хозяйка сообразила, что те семеро — знаменитые Тхе-гуай Ли, Чжан Го-лао, Цхао Го-цзю, Лань Цхай-хэ, Хань Сян-цзы и Хань Чжунли, которые всегда защищали слабых и обиженных. Оказалось, прослышали они о добросердечности Сю-гу, которая страдает от несправедливого отношения хозяйки, и явились за ней, приняв облик попрошаек. Эта девушка и стала впоследствии Хэ Сень-гу, восьмой среди них. Имя "Сю" поменяли на "Сень",