время ему наскучило. Под кроватью у него лежала куча каких-то изрядно потускневших конвертов. На каждом печать с алой розой. И ни один из них не раскрыт. Он посмотрел на них. Затем сел за стол, мокнул перо в чернила, принялся за письмо:

Вот и вновь я пишу к тебе… Сегодня я был у Артура. И у мамы с папой. И у брата. Я долго пробыл на кладбище в этот раз. Хотя, кажется, я всегда бываю у их могил немало. Каждый раз тяжелее… Жаль, что ты сейчас не со мной. Как так обернулось-то всё? Бывает, закрою глаза и вижу: ты рядом со мной, держишь меня за руку, за столом и Артур, и Зендей, и отец, и дядя Фирдес. Мы смеёмся с очередной забавы Отсенберда. Артур, как обычно, перепил, лежит где-то в гостевой на диване. Затем отец уезжает со словами, что спешит куда-то по долгу службы. Брат, естественно, за ним. Дядя Отсенберд продолжает пить. По итогу засыпает и он. Остаёмся мы одни. Выходим в наш с тобой прекрасный сад. Упиваемся благоуханием цветов. Ночь. Наше любимое время. Не было ни одной ночи, чтобы мы не считали звезды с тобой, думая, какая из них что означает. Я был счастлив! Тогда я думал, что наконец нашёл то, ради чего перенёс столько боли. Я думал, Всевышний меня готовил именно к этому. Мол, заслужи — затем живи. Но сейчас я смотрю на себя, на свой мир… и понимаю, как все это было наивно. Я любил всё вокруг. Был открыт ко всему. Всё изменилось. Теперь я чувствую, что стою на горстке пепла, остатке от моего счастья. Лучи, которые освещали мне дорогу, в конечном итоге просто сожгли её. Не знаю, почему ищу… даже не тебя, а твой дух… Погружаюсь в прошлое и вновь, и вновь ищу тебя! В этих письмах, которых настрочил я уже более, возможно, сотни… наверное, я всё ещё надеюсь вернуть хоть этот кусочек моего прошлого. Так как из всех других — это реальнее.

…Но я не прочитал ни строки из твоих. Ты писала мне их не меньше. Не знаю, почему я боюсь их открывать. Скорее всего, не хочу получить очередной удар. Твои слова, как бы нежны они ни были, жалят меня больнее лезвия сабли. Но я люблю тебя. Люблю сильнее, страстнее! Не могу я не вспоминать тебя! Чувство сродни тому, если бы тебя не кормили неделями, месяцами, годами! а затем под ноги бросили жирный кусок баранины в лимонном соусе! Так я изголодался по тебе…

Каждое моё письмо к тебе сопровождается одним и тем же, знаю… Прости. Да и к кому я обращаюсь? Верно, с ума сошёл я уже. Да, это разумнее всего. Сойти с ума. Пишу и пишу. Будто, исписывая листы, я говорю с тобой. Будто ласкаю твои волосы, чувствую твой запах! Я помню его так же отчётливо, как и при первой нашей встрече. С того момента я влюблялся сильнее и сильнее. Я чувствовал, что без тебя перестаю дышать. Но вместе с тем боялся тебе это сказать… Боялся показать свою слабость. Наверное, потому я остался один. Но не могу, не могу! Когда я открываю людям себя и свои страхи, меня бьют именно туда. Не знаю, верно, рок судьбы такой. Да и все, кто бывают рядом со мной, видно, обречены на смерть. Это сухая статистика на луже слез.

А помнишь ли ты, как мы любили посещать старушку Дэнни? Она пекла восхитительные пироги! Мы очень часто с тобой ели эти пироги. Ты не любила требовать от людей ничего. Потому не разрешала мне нанимать кухарок для готовки блюд. Ты вообще предпочитала всё самое простое. Уж не знаю, откуда в тебе это было, учитывая, из какой семьи ты родом. По правде говоря, я любил это в тебе. Ты всегда мне казалась самой искренней и чистой девушкой на свете. Мне нравилось, как мы ездили в приюты. Это была твоя инициатива, но я её поддерживал. Мы жертвовали немало, но и не слишком много. Зато это было правильное дело. Помню, раз-другой ты сильно отчитывала меня за то, что я, пользуясь званием, поступал не совсем честно. Правда, ты даже не знала всего того, что я себе позволял. Но видела бы ты меня сейчас! Мне двадцатый год, а выгляжу, словно уже за сорок перевалило. Тётя Фалько устала бороться за меня. Поначалу она хотела меня вернуть в жизнь, но так и бросила это занятие. Я думаю, правильно. Меня уже ничего не вернёт обратно на землю. Я сейчас, скорее, нахожусь между двумя концами мира. Между светом и тьмой, между небом и недрами земли, между молотом и наковальней. Я готов уйти. Я хочу уйти. Хочу вернуться к семье. Туда, где мне и место.

Да. Я решился. Это точно. Осталось свершить то, что обязан. Правосудие. Мщение. Я проведу в ад тех ничтожеств, что причинили боль мне и моим близким. Мой меч снесёт голову короля. Я клянусь. И тогда наша любовь воссияет вновь. Уже иначе. Наши сердца найдут друг друга между мирами. Я обещаю.

Твой Эди.

(Неразборчиво нарисована роза).

Он вернул перо в чернильницу. Откинулся на стуле. Продолжил смотреть в окно. Дождь так и моросил. Вдали мелькали белые зигзаги. Отворилась входная дверь.

— Адияль? — спросила Фалько. В ответ молчание. Она аккуратно заглянула в комнату Леонеля. Картина день ото дня не менялась. Всё так и сидел он на своём стуле, мёртво уставившись в оконный проем, а на столе письмо — неизвестно кому, неизвестно куда.

Она пошла на кухню. Кинула пару деревяшек в печь. Принялась готовить ужин. Она промокла до нитки.

Спустя час Фалько распахнула двери комнаты Адияля. Ничего толком не изменилось. Ни в окне, ни рядом с окном.

— Эди! Всё уж, иди кушать. Сколько ты уже не ел?..

— Да, спасибо. Дай время. — Эти слова — максимум, на что был способен Адияль в отношении Фалько последние дни.

— Слушай… давай поговорим немного. — Реакции не было. — Я хочу, чтобы ты хоть послушал меня. — Ничего. — Ладно, буду надеяться, что ты слушаешь. Когда умерла твоя мать, я чувствовала себя паршиво. Почти в той же степени, как и ты сейчас себя чувствуешь. Хотя, скорее, это несопоставимые уровни горечи… прости… Но всё в этой жизни проходит! Боль, ненависть, страх, обиды — всё забывается! Жизнь не прервана — она идёт дальше! Года идут. Не смотри ты на прошлое. Его